Читать книгу "Мотель "Парадиз" - Эрик МакКормак"

Нет. Сперва она хотела сказать нам, что лишь через месяц после сожжения, попытавшись связаться с Захарией Маккензи, она поняла, что он исчез. Ей приходило в голову, что тело в вересковых холмах принадлежит ему, но она оставила эти подозрения при себе.

– Все знали, что с этим как-то связаны националисты, так что я оставила все как есть. В те времена было непонятно, кому верить. Я не знала правды, пока Джиб не рассказал мне. Но тогда уже никому не было дела ни до Захарии Маккензи, ни до Ангуса Камерона, ни до тела в холмах.

Я хотел кое о чем спросить Джиба Дугласа.

– Вы не знаете, был ли у него шрам на животе? Он поглядел на меня, потом покосился на Изабел

Джаггард. Она не могла видеть того, что видели мы – горечи на его лице.

– Это вопрос не ко мне, – ответил он.

Изабел Джаггард повела непроницаемыми глазами. Джиб Дуглас встал, застегнул пальто и подошел к ней, чтобы помочь ей подняться со стула. Но, почувствовав его руку на запястье, она попросила его немного подождать.

– Я только что вспомнила одну вещь, – сказала она. Это пришло ей в голову, еще когда я рассказывал историю моего деда, Дэниела Стивенсона; а теперь, когда я спросил Джиба Дугласа о шраме, она снова об этом подумала. В тот день, когда она сообщила Захарии Маккензи, что собирается опубликовать его первую книгу, а он спросил, может ли он взять псевдоним «Арчи Макгау», она поинтересовалась, почему он не хочет подписывать книгу собственным именем. Он ответил: ему кажется, что его настоящее имя, Захария Маккензи, было бы шрамом на животе его книги.

– Он именно так и сказал, «шрам на ее животе». – Ее глаза еще больше вылезли из орбит; последние слова смочили ее губы слюной. – Тогда я сказала ему: что за странная блажь. Он ответил, что для меня это может быть и странно, но есть люди, которым так бы не показалось.

Джиб Дуглас помог ей встать. Они направились к выходу, снова превратившись в обычную пожилую пару. Покидая «Последний менестрель», Изабел Джаггард обернулась и пригласила меня навестить ее утром. Она передаст мне все реликвии, оставшиеся от Захарии Маккензи. Она была уверена, что у нее осталась хотя бы одна фотография.

12

Джиб Дуглас распахнул дверь, и они вышли наружу, снова пустив сквозняк рыскать по залу. Бурые портреты недоброжелательно наблюдали, как мы с Кромарти берем по последней. Кромарти был так тих, что я решил заговорить первым.

– Какая ужасная судьба.

– Чья? – спросил он, застав меня врасплох.

– Ну, Захарии Маккензи.

– Да уж.

Он молчал, так что за недостатком лучшего я спросил:

– Ты думаешь, Захария Маккензи и Изабел Джаггард были любовниками? Джиб Дуглас так посмотрел на нее, когда я спросил о шраме.

Кромарти полувопросительно рассматривал мое лицо.

– Какая теперь разница?

Я собирался спросить, что он имеет в виду; вообще-то я хотел спросить, что творится у него в голове, настолько странно он себя вел; может, и спросил бы. Но теперь он был готов говорить – по крайней мере, задавать вопросы.

– Давай начистоту. Ты говоришь, твой дед Дэниел Стивенсон встретился с Захарией Маккензи много лет назад в Патагонии.

– Да.

– И он рассказал твоему деду историю убийства и его последствий для четверых детей, одним из которых был он сам?

– Да.

– А твой дед, в свою очередь, рассказал эту историю тебе?

Я кивнул.

– Теперь выходит, что каждый из четверых детей Маккензи погиб неестественной и ужасной смертью?

– Да, выходит так.

– И ты узнал обо всех этих смертях в последние месяцы?

Я снова согласился.

Он замолчал, словно перебирая в уме мои ответы. Я чувствовал недружелюбие в его глазах, мне было не по себе под их настойчивым взглядом. Кромарти сказал:

– Я уверен, ты согласишься: здесь много непонятного. Прежде всего, несмотря на то что мы выяснили о четверых детях, невозможно найти никакого свидетельства преступления, с которого все началось.

Я и тут согласился. Что мне еще оставалось?

– Наконец, ты не станешь отрицать, что в случае с каждым из четверых детей никто не мог подтвердить наличие шрамов на их животах.

С этим нельзя было спорить. Вообще-то я мог спросить его, разве не я сам задавал этот вопрос все четыре раза. Но я группировался перед его следующим вопросом, логически вытекающим из всего сказанного.

К моему облегчению, он не стал его задавать. Допрос закончился.

Но мне, само собой, не слишком понравилась роль допрашиваемого. Поэтому я спросил, на что, собственно, он намекает.

– Нет, я не намекаю ни на что, – ответил он спокойно, тщательно подбирая слова: – Больше не нужно ни на что намекать.

Правда была ему почти очевидна – и будет очевидна мне, если я аккуратно взвешу все факты.

– Правда выйдет, – сказал он.

Я, не колеблясь, ответил, что не имею ни малейшего представления, о чем он говорит.

– Жаль, – сказал он, вставая. Ему пора было ехать обратно на Запад.

Мы вышли наружу. Там лило как из ведра, но это было лучше, чем сидеть под теми хмурыми портретами на стене «Последнего менестреля». Мы под дождем дошли до переулка возле моего отеля, где был припаркован его старый «мерседес».

Мы обменялись рукопожатием. Он сказал, что рад был моему приезду и встрече с Изабел Джаггард и Джибом Дугласом. В свете уличных фонарей я изо всех сил старался прочесть хоть что-то на его лице, но дождь заполнил оспины, и оно выглядело незнакомым. Я обещал написать ему, когда доберусь домой, если найду что-либо интересное в архивах Изабел Джаггард. Сев в машину, Кромарти напоследок сказал:

– Думаю, скоро все определится.

Теперь, когда по его лицу не текла вода, я снова его узнавал. Он улыбнулся, кивнул мне, захлопнул дверцу и уехал. Пока его машина уменьшалась в перспективе улицы, ко мне, выбравшись из своего укрытия, вернулся душевный покой.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

МОТЕЛЬ «ПАРАДИЗ»

1

На следующее утро я встал рано, позавтракал и под низким серым небом направился в дом Изабел Джаггард – один из тех респектабельных старых террасных домов, что скромны ровно настолько, насколько нужно, чтобы не возбудить лишней зависти. Дверь открыл Джиб Дуглас. У него был кислый вид; так человек с похмелья смотрит на укусившую его собаку. Он провел меня в темную гостиную, обшитую красным деревом, где Изабел Джаггард в своих темных очках сидела на тахте перед камином. Желтые парчовые занавески были раздвинуты, как и ворот ее халата; можно было углядеть обвисшие груди. Она похлопала по тахте рядом с собой; садясь, я почувствовал исходящий от нее слабый аромат. Он не был приятным, но и неприятным он тоже не был.