Читать книгу "Обращение в слух - Антон Понизовский"

А? Я к вам обращаюсь: где родина-то моя?

IV. Метафизика булочки

— Вот-вот, — подхватил Дмитрий Всеволодович, — где родина-то, сынок? А родина — в большой ж…!

— Вы радуетесь?

— Что вы, Федя, бог с вами, чему? Тут уж, знаете, — или плакать, или смеяться… Представляете: человек прожил жизнь. Нереа-ально тяжёлую. И в итоге? Пять тысяч рублей?

— При чём здесь пять тысяч рублей?..

— Вот я и говорю: за все страдания…

— Нет, Дмитрий: при чём здесь вообще какие бы то ни было рубли? Если бы не пять тысяч, а пятьдесят пять или пятьсот пятьдесят пять — неужели это что-то существенно изменило бы?

— Очень даже существенно. Оч-чень! Ходила бы вся такая напудренная старушка, как я здесь встречаю, с сиреневенькими букольками… Ездила бы в круиз на Ривьеру — как все эти… поверженные враги — немцы, австрийцы… я уж молчу про японцев…

— То есть, по-вашему, если человек, прожив жизнь, накопил сбережения, тогда смысл в жизни — был? А нет сбережений — нет смысла? То есть деньги — это, по-вашему, и есть — последний смысл?!

— Деньги есть, как известно, не смысл, но универсальный эквивалент…

— Простите, чему эквивалент, чему? Этому голоду сорок восьмого года, когда девочка крошечку искала на полке? другим девочкам, умершим от воспаления лёгких… эквивалент?

— Фёдор, вы некорректно ставите… Ну естественно, если девочки умерли… Что ж, бывают необратимые факты. Но даже когда погибнут, не знаю, какие-нибудь шахтёры, их семьям выплачивают компенсацию… вам это не претит, я надеюсь?

— Вы правы! Вы… точно! У меня эти компенсации всегда вызывали ужасный протест: как можно за смерть человека выплачивать деньги? Если вдуматься, то между чем и чем ставится тождество?!

— Эт-то вы никогда не нуждались. А посмотрите, как они бьются за компенсации, эти шахтёры… И я считаю, что — абсолютно нормально. Может, у вас — где там? — в Гейдельбергском университете…

— Фрибурском.

— …на берегах Нёфшательского озера, — Дмитрий Всеволодович сделал куртуазный жест, как бы обводя воображаемые берега, — можно себе позволить: ах, мне противно брать деньги!.. Нет, Федя, жизнь — это не Гейдельберг.

— Вы знаете… — Федя потёр лоб кончиками пальцев, — вы знаете, я всё думал: отчего деньги имеют такую невероятную силу? Должна быть какая-то здесь подставка… подвох. И я, кажется, понял: всё дело в их исчислимости!

— В каком смысле?

— Да-да, сейчас объясню. Вовсе не обязательно, вовсе не нужно сразу признать за деньгами верховную ценность. От вас не требуется, чтобы вы сразу сказали: деньги — дороже жизни, дороже любви, дороже Бога, в конце концов. Нет, нет. Достаточно признать самую скромную ценность денег. Вот, допустим, полтора евро. Что такое полтора евро? Тёплая булочка утром в кафе. Бриошь. Café au lait. Это ценность? Как вы считаете, Анна: тёплая булочка имеет какую-то, пусть очень маленькую, ценность?

— Да.

— «Да». «Это маленькая — но ценность». «Это, конечно, не жизнь и не любовь, это в миллион раз меньше…» И — стоп! Вот здесь мы делаем стоп. В миллион раз меньше. Хорошо, пусть будет не в миллион — в миллиард. В квадрильон.

Цена булочки нам известна: полтора евро. Что нам мешает совершить простое арифметическое действие, умножив полтора евро на миллион или на миллиард? Одно движение, одна кнопочка на калькуляторе — и миллиард тёплых булочек оказывается вровень с любовью и с жизнью. И с Богом. А если ещё раз нажмём на кнопочку?

Логично окажется, что Бог — меньше, чем куча булочек!

— Ну и что вы предлагаете? — недоумённо сказал Дмитрий Всеволодович. — Отменить булочку? Или отменить удовольствие от булочки? Не понимаю.

— Я предлагаю принять предельное разграничение: булочка, и вместе с нею все пенсии, компенсации, миллиард евро, круизы, сиреневые букольки и вся вообще здешняя материальная иллюзорная пудра — по одну сторону разделительной линии. Всё это погибает вместе с земною жизнью и превращается в тлен.

А с другой стороны разделительной линии — другие ценности, именно: Бог и любовь. Они не погибают и не разрушаются, но остаются вовеки. И не исчисляются никакими деньгами. Ни миллионом, ни квадриллионом. Ни сотней булочек, ни сотней квадриллионов булочек.

Это действительно жёсткая оппозиция… э-э… жёсткий выбор. Как ни странно, деньги нам помогают его осознать…

— Ну, тогда я за булочку! — обаятельно рассмеялся Белявский. — Булочка тёплая, она пахнет… Да и любовь, между прочим… Без булочки-то — какая любовь? Или вы про что-то… эфирное?

— Вы смеётесь опять… — сказал Фёдор с досадой.

— Я страшно серьёзен. Друг мой, Федя, золотой. Нельзя так много требовать от людей.

Хорошо, когда вам двадцать четыре года. Когда есть папа с мамой. Хотите — берёте булочку. Не хотите — гордо отказываетесь от булочки, но знаете, что никуда от вас эта булочка, по большому счёту, не денется.

А теперь представьте себе эту несчастную бабку. Ну что, вы будете ей объяснять про светлое завтра в раю? Ей сегодня дожить бы по-человечески. С пенсией. С минимальным каким-то обеспечением. Чтобы хоть лекарства могла себе купить. Не просроченные, не из дерьма сделанные. С какой-то плюс-минус хоть человеческой пищей. С булочкой, в конце концов! Что она, булочку не заслужила себе?..

Чтобы парить в сфэрах, Федя, нам нужен достойный прожиточный минимум. Увы, увы. Я не говорю сейчас — яхты и личные самолёты. Нет: достойный минимум — и тогда можно уже рассуждать о смысле сущего. Это грубо и низко, я понимаю. Не по-гейдельбергски. Но это правда. Заметьте: я не говорю про «высокий» уровень. Я говорю: минимально достойный…

— Вы всегда повторяете это слово: «достойный», «достойный». Достойный — чего?

— А ничего. Просто — достойный.

— Дмитрий, тогда объясните мне. Вот этот только что прозвучавший пример, эта старая женщина. Она спрашивает: «Где моя родина?» Мы понимаем: она другое хочет спросить. Она хочет высказать своё чувство растерянности, потерянности: она не знает, зачем прожита жизнь. В чём был смысл пережитых страданий?

Вот вы исходя из своего «достойного уровня» — можете объяснить? Ей — и мне тоже, и нам? В чём был смысл?

— Нету смысла. Жизнь продолжается — вот и весь смысл. А больше никто вам не скажет.

— А я утверждаю: есть смысл! И есть родина! Только родина эта — не на земле, а на небе: отечество наше небесное, светлый чертог! Мы с вами, так называемые образованные люди, про это забыли — а простой народ помнит. Простой русский народ лучше нас, шире нас, он стремится к святыне, стремится к правде! Нам надо учиться!..

— Пример.

— Что?

— Давайте, продемонстрируйте на примере. Пока я что-то ни слова не слышал про светлый чертог… Э, нет. Не надо так тщательно выбирать. Давайте первую попавшуюся. Наугад. Покажите мне список. Вот эту.