Читать книгу "Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид"

Но он не возвращается, так как древняя империя разрушена, а мертвецов лучше оставить в покое. Вместо этого, он входит в отель, хлопает по плечу Сэма Дута, читающего газету, и неожиданно для себя, говорит:

— Вставай, Перикл, мы едем в Вену!

Глава 17

Автомобиль ехал по извилистому шоссе. Слева, в долине, были видны побеленные башенки деревенских церквей. Зеленые луга переливались в лучах летнего солнца. Сытые коровы у края дороги провожали машину влажными взглядами больших глаз. Босоногие дети играли под деревьями сухими ветками. Справа возвышались округлые зеленые холмы. Земля была окрашена в светлые цвета позднего лета. Солнце стояло низко, ласковое и преданное, как старый друг.

Азиадэ медленно вела машину верх, к Земерингу, любуясь окружающим ее пейзажем — зелеными лугами, башенками церквей в долине, распятиями на поворотах. Она осторожно, как на хрупкую стеклянную игрушку, нажимала на педаль газа. Достаточно было легкого движения ноги — и машина, то рвалась вперед, как дикий, выпущенный на свободу скакун, то снова становилась послушным прирученным домашним животным. Как странно, что одним едва заметным движением руки или ноги можно было управлять этой махиной из железа, колес, ламп, труб и шин. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, она чувствовала, как всем телом сливается с машиной. Время от времени на лице Азиадэ появлялась улыбка, и тогда ее наморщенный от напряжения лоб разглаживался. Она снижала скорость на поворотах и вновь увеличивала ее на прямой дороге, а мысли уносили ее в их квартиру на Ринге, к Хасе, который сидит сейчас дома, обливаясь потом в лучах знойного летнего солнца…

Окна в их квартире были постоянно занавешены. Днем Азиадэ ходила на пляжи, посещала кафе. Вернувшись домой, она сталкивалась с незнакомыми людьми, которые сидели в передней и перелистывали журналы. В маленьком салоне с эркером стоял легкий запах лекарств. В соседней комнате Хаса гремел инструментами, то и дело доносился его громкий голос:

— Двадцать два! — выкрикивал он. — Вы хорошо слышите?

— Двадцать два! Четырнадцать! — отвечал пациент, и снова звенели инструменты.

Потом Хаса выходил в белом халате, обливаясь потом, и на ходу одаривал Азиадэ поцелуем, бросив на нее совершенно отсутствующий взгляд, и она боялась, что он сейчас и от нее потребует сказать «двадцать два» и поставит диагноз. Но он не ставил диагноза. Он присаживался на несколько секунд в кресло, держа руку Азиадэ в своей руке, а потом снова исчезал в кабинете.

— Скажите «и», — кричал он, и высокий голос жалобно и робко произносил «и-и-и-и».

В большой гостиной на письменном столе лежала кипа книг. Филологические журналы, одетые в бесцветные обложки, напоминали обиженных старых дев. Азиадэ с сознанием вины открыла один из них, вычитала, что диапазон полистадилитета грузинского языка тянется от аморфной ступени до флективной. Для непосвященных это звучало полной абракадаброй, но Азиадэ все поняла и только удивилась тому, что такой неслыханный диапазон не производит на нее никакого впечатления. Она скучая, перелистала журнал. На последней странице сообщалось, что профессор Шанидзе обнаружил на озере Ван палимпсэсте с ханметийскими текстами. Она раздраженно захлопнула журнал. С тех пор как она вышла замуж, все эти загадочные формы незнакомых слов утратили свое магическое воздействие на нее.

Грубые слова больше не пробуждали в ней образов узкоглазых кочевников в далеких степях.

В комнате Хасы звонил телефон.

— Да, — услышала она. — Вы можете сегодня еще прийти, ну, скажем, где-то в половине седьмого.

Все ясно, сегодня прием снова затянется до восьми. В такие дни она уходила в кафе и читала журналы, пока не приходили доктор Закс или доктор Курц.

В половине девятого приходил Хаса и они ехали в Пратер или Кобенцл. На Кобенцле шумели деревья. В вечернем небе особенно четко выделялось «чертово колесо». Азиадэ пила кислое молоко и слушала рассказы Хасы о пациентах, о театре или о политике. До поздней ночи они сидели там, и Азиадэ, глядя сверху на огни города, думала о том, что жизнь прекрасна, но в то же время очень серьезна и совсем не такая, какой она себе ее представляла.

— Когда у нас будут дети, — говорила она — мы будем брать их с собой в Кобенцл. Они будут сидеть между нами и кушать пирожное. Я хочу иметь пятерых детей.

— Да, — рассеянно отвечал Хаса. — Когда-нибудь у нас обязательно будут дети. — И умолкал, потому что боялся детей, которые будут сидеть между ним и Азиадэ.

— Да, — повторял он, беря ее руку.

Он очень любил ее…

Они возвращались в городское пекло.

— Давай поедем на выходные в Земеринг? — предложил Хаса, и Азиадэ кивнула в ответ. Она еще ни разу не была в Земеринге.

Но в субботу в шесть часов позвонил оперный баритон, обнаруживший у себя фиброму. Никакой фибромы у него не было, однако баритон не сдавался. Он с выпученными глазами зашелся в кашле, тряся животом, вцепился в рукав Хасы, и Хаса вынужден был пойти с ним в театр, чтобы в антрактах заливать кокаином его голосовые связки.

— Мы поедем завтра, рано утром, — виновато сказал Хаса Азиадэ, — и останемся до понедельника.

Но в пять часов утра Хасе пришлось уйти спасать задыхающегося ребенка, больного дифтерией.

— Трахеотомия, — сказал он, и Азиадэ нисколько не удивилась, когда он позвонил в семь часов и сказал:

— Поезжай одна, а я подъеду позже, на поезде. Позвони Курцу, пусть он составит тебе компанию, чтобы ты не скучала.

Азиадэ позвонила Курцу. Да, у него было время. Его истерички и маньяки могли подождать.

В восемь утра машина выехала на шоссе, ведущее в Земеринг. У края дороги стояла часовенка Марии Покровительницы. Глядя на изображение Мадонны, Азиадэ подумала о Хасе, о незнакомом больном ребенке и о жизни, которая была серьезна и прекрасна.

Доктор Курц сидел на заднем сидении и тоже думал, ведь он был человеком с высокоорганизованным мозгом, предназначенным для того, чтобы думать. Он думал о коровах у края дороги, о церквях, мимо которых они проезжали, о сумасшедших, за чей счет он жил. Он смотрел на шею Азиадэ и думал о шее.

«Какая красивая шея, — думал он, — и такие мягкие светлые волосы! Везет же Хасе с женщинами. Правда только вначале, удержать их он не может. Странно, что она своего мужа все еще называет Хасой, значит подсознательно она все-таки считает его чужим. Красивая грудь! Может Хаса вовсе не приедет следом? Как хорошо у человека идут дела в клинике, и при этом от него требуются только практические навыки. Вечером я закажу шампанское и буду долго говорить о Хасе, расхваливать, разумеется. Это срабатывает всегда. Главное, заслужить ее доверие. Кроме того, она сильно тоскует по родине. Скрытый „отцовский комплекс“. Нужно будет потрудиться. А эта шея! Хаса точно, еще не дорос до нее. Если она темпераментная, то я смогу уже сегодня чего-то добиться».

Так думал Курц, ведь у него был высокоорганизованный мозг, предназначенный для глубокого мыслительного процесса.