Читать книгу "Брабантские сказки - Шарль де Костер"

Из ножен, украшенных драгоценными камнями, он выхватил тот самый ужасный кривой кинжал, что мавры между собой называют ятаганом.

— Рана за рана, — отозвался сьер Хьюг, передразнивая его непривычную манеру говорить на чужом языке, — а чернявый за чернявый, уж если у тебя на языке других песен нету, так позволь для нашего удовольствия слегка разнообразить хоть эту. Между прочим, должен тебе сказать, дружочек, что если я увез у тебя жену, то потому только, что бедняжке больше понравилось быть единственной хозяйкой в счастливой семье среди добрых людей, нежели оставаться рабыней и прислуживать твоим прихотям в числе прочих молодых мартышек, которых откармливают нарочно для твоих гнусных забав. Еще мог бы сказать тебе, что среди нас, брабантцев, уж если ссору рассудило железо, то требовать отмщения потом — признак дурного воспитания. Ну а теперь я все-таки готов сразиться с тобой заною и устрою тебе такую головомойку, что ты у меня мигом посветлеешь.

Говоря так, сьер Хьюг все искал оружие у себя за поясом, но никак не мог его нащупать и взглянул тогда на очаг, не осталась ли в нем большая кочерга; но кочергу убрали, потому что дни стояли теплые; тогда он пробежал взглядом по стенам, а на них висели только гобелены тончайшей работы, и ничего железного. Он сказал себе: вот пришла моя смерть, как вдруг заметил в углу древко алебарды, вытесанное из крепкого орехового дерева и заждавшееся, когда в него вставят железный наконечник. «Слава Богу, — сказал он себе, — это как раз то, что мне нужно».

Мавр размахивал своим кривым клинком по одну сторону большого стола. Сьер Хьюг держался по другую, а позади него, дрожа от ужаса, обе женщины заходились в рыданиях и причитаниях.

— Теперь, — сказал он, — это дело только нас двоих. А вы, душечки, потихоньку уберитесь отсюда, чтобы вас не забрызгало, когда я буду прочищать нутро этому чугунку немытому.

И сьер Хьюг, отшвырнув стол, приготовился напасть на Махмуда. Какие красивые удары наносил он древком из орехового дерева, этого словами и не скажешь. Махмуду попадало и по голове, и по шее, и по ногам, а больше всего по плечам, и доставалось ему так крепко, что поистине удивительно, как он от каждого удара не рассыпался на мелкие кусочки. Но этого не случилось, ибо был он так увертлив, хитер и проворен, что все удары как будто от него отскакивали. Прыгая, как взбесившийся кот, изворачиваясь, как мартышка, он что ни миг рассекал сьеру Хьюгу то грудь, то лицо острым концом или лезвием своего кинжала. К тому же его ятаган был такой же длины, как и шпага, и выкован из крепкой доброй стали, так что сьер Хьюг с легкостью мог отправиться в мир иной в этой неравной битве.

Тут вдруг вошел старый Клаас с арбалетом, кашлянул и спросил:

— Баас, как ты думаешь, убить мне этого нехристя?

— Нет, парень, — отвечал сьер Хьюг, все еще нанося удары, — я не хочу, чтобы там, куда он от нас сбежит, он бы говорил, что одного мавра могут одолеть только два христианина.

— Эх, баас! Да ведь тебя в этой драке могут и убить, пойду я хоть шпагу тебе поищу.

— Чтобы накостылять по спине этому мужичью, хватит и палки. Смотри, как я его колочу, отмываю, полощу, скоро он белее снега станет.

— Ха! Баас, ведь плохо вы поступаете, что рискуете вашей драгоценной жизнью под ударами кривого ножа этого чертяки злобного.

— Убирайся, — сказал сьер Хьюг, — нечего лезть ко мне со своими советами.

Обе женщины, увидев, что дверь, через которую вошел Клаас, так и осталась открытой, поспешно выбежали тоже, чтобы позвать на помощь, и увидели, что старик навытяжку встал у одной из дверных створок, сжимая свой арбалет. А битва была далека от завершения, и вот мавр испустил громкий крик, получив удар древком по щеке.

— Выплюнь зубы-то, — посоветовал сьер Хьюг, — да ты не стесняйся, дружок мой желторожий, избавляться от лишнего никому не возбраняется. — Сказав так, он туг же был ранен в руку, но продолжал осыпать противника ударами и говорил: — Когда луковицы приготовляют к жареву, на них делают надрезы, чтоб были они полакомее; так и брабантский христианин: чем больше красного соку дает, тем сильнее в нос бьет. Да ты и сам чувствуешь это на своей тощей шкуре? Сказывают, ореховое растирание — бальзам для гневливых; что ж, не лжет ли пословица?

Тем временем Махмуд изловчился и отсек пол-уха сьеру Хьюгу, который из гордости даже не вскрикнул, а негромко продолжал говорить, в то же время перехватив древко покрепче да половчее:

— А что, друг мой шафрановый, не учился ли ты где великому искусству танцевать? Похоже на то, уж очень стремительно ты порхаешь. А ведь нет учителя лучше ореховой палки. Будь мы с тобой у Синих ворот, в тех прекрасных местах, где так широко разливается Сенна,[18]уж ты бы у меня получил на орехи, попорхал бы как ласточка в небесах. Да ты бы и на башню Святых Михаила и Гудулы мигом взлетел с твоими кошачьими лапками. Танцуй, дружище, прыгай, мой апельсиновый. А ты любишь орешник, не так ли? Вижу, вижу, как радостно ты принимаешь ореховые ласки. Ведь пляска — самое явное выражение радости, а ты пляшешь как прокаженный, который вдруг получил в наследство Куденберг, а тебе, уж наверно, известно, что это дворец наших князей.

— О Аллах! — вскричал тут бедняга Махмуд в совершеннейшем бешенстве. — Душа за душа, обида за обида. Пророку угодна смерть христианина. Жена и сестра христианина служанки в моем гареме.

Сказав так, он направил ятаган прямо в грудь сьеру Хьюгу, но только едва оцарапал, разрезав одежду.

Хрипун так и стоял за одной из дверных створок, все еще бурча про себя: «Если бы этот мавританский душегубец хоть мгновение мог не шевелиться. Уж я бы тотчас засадил ему славно стрелою промеж глаз, или в ухо, или в какое другое место его дурной головы. Но если я сейчас выстрелю, то могу угодить в бааса. Эх, старый хрипун, ты уже ни на что не годен в этом мире, бешеного пса и то убить не можешь. Иди лучше утопись, несчастный лодырь». При этом он продолжал зорко подстерегать тот миг, когда мавр будет неподвижен, чтобы в свою очередь задать ему перцу; но Махмуд все подскакивал, наступая и отпрыгивая, как вдруг послышался оглушительный треск — это древко со всей силы обрушилось на плечо мавра, отчего он и рухнул, точно свинцовая чушка.

— Баас, — входя, сказал Хрипун, — ну, помер он, что ли?

— Господь милостив, надеюсь, что нет, откликнулся сьер Хьюг.

— Ах, баас, — возразил Хрипун, — да ведь это большая милость со стороны вашего небесного покровителя.

— Однажды я поступил с ним нехорошо; кара должна была настичь не его, — опять сказал сьер Хьюг.

— Так решил Бог, да будет Он благословен во всем, баас.

Вдруг через врата, ведущие в замок Каменная крепость, в дом ворвались несколько солдат из воинства сельского старосты, ремесленники с оружием и множество женщин, которых так и распирало от любопытства.