Читать книгу "Я был телохранителем Гитлера - Рохус Миш"

— Он просто сказал: «К чему это? Война в любом случае проиграна! Раньше надо было об этом думать!» — ответил Лоренц.

Слишком поздно. И Гитлер, и кое-кто из его окружения когда-то упоминали о возможности разрыва союза между англо-американской коалицией и СССР. Будучи англофилом, фюрер долго не терял уверенности в том, что англичане рано или поздно изменят свою стратегию по отношению к Германии, с тем чтобы предотвратить распространение большевизма в Европе. Он не мог понять, как народ, «столь одаренный в торговых делах и предпринимательстве», может сотрудничать с коммунистами. Эти слова я слышал много раз. Но в тот вечер этот вопрос был уже не актуален.

Я еще раз предпринял попытку дозвониться до жены. Линия работала, но к телефону никто не подошел. Герда, должно быть, ушла с родителями и дочкой в одно из больших бомбоубежищ для гражданского населения. В последние дня войны они его практически не покидали[129]. Устав названивать, я лег спать.

23 апреля Геббельс распространил через прессу и по радио заявление о том, что фюрер останется в городе, чтобы организовать оборону. Ближе к обеду Гитлер вышел на улицу со своей собакой Блонди. Он не прошел и нескольких шагов, как ему снова пришлось спуститься в бункер по пожарной лестнице в сопровождении охранников из нашего отряда. Тогда Гитлер в последний раз оказался на свежем воздухе. С этого дня и до своей смерти он не выходил за пределы голых бетонных стен своего последнего пристанища.

Начался великий исход. Секретарши Христа Шредер и Иоганна Вольф уехали на юг Германии[130]. Личный врач фюрера Теодор Морель также улетел самолетом. С каждым часом людей в бункере оставалось все меньше. Ночью 23 апреля я видел, как офицеры из службы безопасности со всех ног бегут с цинковыми ящиками, чтобы успеть погрузить их в последний вылетающий из Берлина самолет Ю-52. В них содержались оригиналы стенографических записей всех встреч Гитлера начиная с 1942 года. Шеф считал, что это документы неоспоримой ценности, которые во что бы то ни стало нужно переправить в безопасное место[131].

В последние дни атмосфера становилась все более странной. К страху начала примешиваться тоска. Как вырваться из этого гнетущего места? И как вообще выйти живым из бункера, не выдав предчувствия неотвратимой катастрофы? Эти вопросы мучили всех, но никто ничего не говорил вслух. Обитатели бункера проходили мимо моей комнаты быстрым шагом, с угрюмыми лицами и блуждающими взглядами. Гитлер казался вымотанным, во власти внутреннего возбуждения чудовищного накала, однако ему удавалось в большинстве случаев сохранять хладнокровие. Я не слышал, чтобы он стенал или кричал. И днем, и ночью он по-прежнему возглавлял совещания, которые раз от раза становились все короче. И все же он не производил впечатления человека, который верит в то, что он еще в состоянии как-то изменить сложившуюся ситуацию.

Для меня отъезд был невозможен. Жена была вынуждена оставаться в Берлине с дочкой. К тому же я всерьез опасался попасть в руки гестапо где-нибудь на развалинах города[132]. По катакомбам канцелярии ходило тогда множество слухов. Мы с Хентшелем, например, были убеждены, что секретные службы обязательно нас убьют, если только им удастся нас поймать.

Я был прикован к коммутатору, наушники приросли к голове. Работа стала круглосуточной. Линия фронта приближалась, а часы становились все длиннее и длиннее. Звонили отовсюду. До самого последнего часа не прекращались звонки. В бункер все чаще стали звонить гражданские лица, которые через друзей или как-то еще сумели добыть номер канцелярии. Ведь он все эти годы не менялся. Они кричали, просили о помощи, хотели узнать, где в данную минуту позиции советских войск, «Wo sind die Russen?», «Где русские?» — без конца твердили они. А иногда, наоборот, они сами звонили нам, чтобы сообщить о передвижениях армии противника. Потом говорили об объятых пожаром зданиях, об актах мародерства, которые происходят у всех на глазах. Я отвечал на все звонки. Но многого я им все равно не мог сказать. Чаще всего я просил их подождать немного и передавал звонок напрямую Геббельсу, заранее его предупредив.

И при всем при этом в мрачном и обреченном бункере слышался детский смех: в коридорах играли и шалили шестеро детей Геббельса, забегая иногда даже в комнату, где я работал. По двое, по трое они заходили к отцу. Они резвились так, словно ничего ужасного не происходило. Однажды мне даже пришлось прогнать их из помещения коммутатора, уж слишком они шумели.

Регулярно появлялась Магда Геббельс. Иногда я видел ее вместе с Евой Браун, как всегда элегантно одетой. Они вместе располагались в небольшой комнатке по соседству, беседовали о том, что происходит, о прошлом, о бункере и о войне. Они говорили, что не оставят своих мужчин. Обсуждали самоубийство. Бывало, что они вдвоем отправлялись побродить по подземной части Новой канцелярии.

Вечером 26 апреля, когда аэропорт Гатов уже оказался в руках советских солдат, генералу военно-воздушных сил Роберту Риттеру фон Грайму и его жене, капитану ВВС и летчику-испытателю Ханне Райч, удалось на легком самолете класса «Физлер Шторх» приземлиться прямо у Бранденбургских ворот[133]. Их прибытие в бункер стало настоящим сюрпризом. Грайм прихрамывал. Его задело в ногу осколком снаряда. Гитлер назначил его фельдмаршалом во главе люфтваффе вместо Геринга, за несколько дней до этого отстраненного от всех обязанностей[134].

Они провели в бункере два дня. Я очень хорошо помню, как Ханна Райч пыталась уговорить Магду Геббельс отпустить с ней детей. Один из их разговоров проходил как раз за моей спиной, за столом в коридоре. «Если вы хотите остаться здесь, это ваше дело. Но подумайте о детях. Даже если мне придется двадцать раз летать туда-сюда, я вывезу их отсюда», — твердила летчица.

Перед отлетом Ханна зашла посидеть в соседнюю комнату. Мы с ней пропустили по стаканчику вина. Подавал нам сам Гюнтер Оке. Обстановка была любопытная, ее трудно описать. Грохот снарядов стал почти постоянным. Первые советские танки были уже в нескольких сотнях метров от правительственного квартала Берлина. А мы в самом сердце бункера сидим за столом и спокойно потягиваем винцо. В коридоре слышался какой-то шум, кто-то разговаривал. К Геббельсу в комнату пришел Артур Аксман, глава гитлерюгенда. Мартин Борман прошел мимо — к Гитлеру, а возможно, и к Геббельсу.