Читать книгу "В стране уходящей натуры - Пол Остер"

— Никто не узнает. А хоть бы и узнали, мы поступим по совести. Если мы спасуем перед каким-то дурацким законом, значит, грош нам цена.

Это была безрассудная и безответственная акция, на которую, по-моему, она решилась ради Вилли. В свои семнадцать лет этот недалекого ума парень жил в каком-то своем сумбурном мире, вне связи с окружающей действительностью. Фрик был для него ведущим, его руками, его мозгом. Теперь, оставшись без руля и без ветрил, Вилли как никогда нуждался в подтверждении, что он не один, что мы сделаем для него всё, невзирая на последствия. Погребение было огромным риском, но я Викторию не осуждаю — даже после того, что произошло.

Перед церемонией захоронения Вилли пошел в гараж, снял клаксон и добрый час его драил. Это был старомодный рожок вроде тех, что ставят на детские велосипеды: здоровый медный раструб и черная резиновая груша величиной с грейпфрут. Потом он вместе с Сэмом выкопал могилу под кустом боярышника. Шесть резидентов вынесли тело в сад, и, перед тем как они опустили его в могилу, Вилли положил Фрику на грудь клаксон. Борис Степанович прочитал написанное по этому случаю стихотворение, а затем Сэм и Вилли забросали тело землей. Хотя вся церемония была проще некуда — ни молитв, ни песнопений, — она получилась значимой, ибо сумела объединить всех, и сотрудников, и резидентов. У многих в глазах стояли слезы. На место погребения лег небольшой камень, и все ушли в дом.

Мы все прилагали усилия, чтобы как-то встряхнуть Вилли. Виктория возложила на него почетную обязанность стоять с ружьем на входе, пока я проводила собеседования. Сэм, взяв над парнем шефство, учил его правильно бриться, писать свое имя, а также складывать и вычитать. Вилли делал успехи. Если бы не злосчастный случай, я думаю, его дела пошли бы в гору. Но не прошло и двух недель после похорон Фрика, как в наш приют пожаловал констебль из Центрального полицейского управления, нелепейшего вида персонаж, пухлявый, краснолицый, в новой униформе — алая рубаха навыпуск, белые бриджи-галифе, черные ботинки из настоящей кожи и, для полноты эффекта, кепи. Он превосходно чувствовал себя в этом шутовском наряде и так выпячивал грудь, что казалось, отлетят все пуговицы на рубахе. Когда я открыла входную дверь, он щелкнул каблуками и отсалютовал. Если бы не ручной пулемет у него на плече, я бы, наверно, послала его куда подальше.

— Здесь живет Виктория Уоберн? — спросил он.

— Да, в числе прочих.

— Тогда не мешайте мне, мисс— Он убрал меня с дороги и вошел в прихожую. — Я приступаю к расследованию.

Короче. Кто-то стукнул в полицию, и он пришел по сигналу. Скорее всего, этот «кто-то» был одним из наших резидентов, но, пораженные таким неслыханным предательством, мы не рискнули вычислять, кто бы это мог быть. Понятно, что этот человек присутствовал на похоронах, а потом пришло время возвращаться на улицу, и он затаил на нас обиду. Так, по логике, получалось, хотя какое сейчас это имело значение. Может, просто месть, а может, что другое. Как бы там ни было, информация была убийственно точна. Констебль вышел в сад вместе с двумя помощниками, походил вокруг и указал прямиком на то самое место. Принесли лопаты, и эти двое не мешкая взялись за дело, прекрасно зная, что они сейчас обнаружат.

— Это ни на что не похоже, — витийствовал констебль. — Какой эгоизм, какая дерзость — в наши дни похоронить человека! Если бы мы не сжигали трупы, что бы с нами было, страшно подумать! Где бы мы брали топливо для поддержания жизни! Нация в опасности, и мы должны быть предельно бдительны. Мы не можем себе позволить бесхозяйственность в отношении мертвых. А те, кто саботирует закон, всякие ренегаты и отщепенцы, будут с корнем вырваны из земли, как сорняки!

Мы все столпились вокруг могилы, слушая бредовые речи напыщенного болвана. Виктория побледнела, и если бы не я, она бы просто упала. По другую сторону расширяющейся ямы Сэм озабоченно приглядывал за Вилли. Когда полетели комья земли, глаза парня наполнились слезами, а в голосе зазвучала паника:

— Это дедушкина земля! Не разбрасывайте дедушкину землю!

Из-за этих громких выкриков констебль оборвал свой монолог на середине. Презрительно посмотрев на Вилли, он потянулся к автомату, но тут Сэм ладонью зажал мальчишке рот и потащил его, как тот ни упирался и ни лягался, к дому. Тем временем многие резиденты, бухнувшись на колени, умоляли констебля поверить в их невиновность. Они ничего не знали про это гнусное злодеяние; их здесь не было, когда его совершили; разве бы они переступили порог этого дома, предупреди их кто-нибудь, какие мерзости здесь совершаются; и вообще, их тут держат насильно. Массовая истерия трусости. Хотелось плюнуть им в рожи. Одна женщина, Беула Стански, вцепилась в ботинок констебля и стала покрывать его поцелуями. Не сумев ее отпихнуть, он пнул ее в живот другой ногой, и она отползла, поскуливая, как побитая собака. На наше счастье, открылась балконная дверь, и из дома прогулочным шагом вышел Борис Степанович. Он спокойно приблизился к месту происшествия с таким видом, будто все это он видел сотни раз и его ничуть не удивляло ни присутствие властей, ни автомат. В этот момент из могилы как раз вытащили бедного Фрика и уложили на траве, безглазого, облепленного комьями земли, с копошащимися во рту белыми червями. Борис в его сторону даже не посмотрел. Он направился прямиком к констеблю и, назвав генералом, увел его в сторонку. Я не слышала, о чем они говорили, зато хорошо видела, что с губ Бориса не сходила усмешка, а брови весело подпрыгивали. В какой-то момент он извлек из кармана пачку денег, отсчитал несколько купюр и положил их в ладонь представителя власти. Уж не знаю, был ли то штраф или некая сумма, о которой они договорились, но после этой короткой операции все завершилось. Фрика через дом вынесли на улицу и зашвырнули в грузовик. На крыльце констебль еще раз произнес свою обвинительную речь, затем отсалютовал, щелкнул каблуками и направился к грузовику, по дороге разгоняя зевак и оборванцев. Как только они отъехали, я бросилась назад к могиле, за клаксоном. Я хотела оттереть его до блеска и отдать Вилли, но в яме ничего не оказатось. Клаксон, как многое другое в нашем городе, бесследно исчез.

Мы были спасены, от тюрьмы во всяком случае, но, откупившись от констебля, Борис серьезно подорвал наши и без того скудные финансы. Через три дня после эксгумации из комнат на пятом этаже были распроданы последние остатки: разрезной нож с золотой рукояткой, туалетный столик красного дерева и синие бархатные шторы. После этого мы наскребли еще немного денег за счет продажи книг из библиотеки на первом этаже — две полки с Диккенсом, пять собраний сочинений Шекспира (в том числе тридцать восемь миниатюрных томиков величиной с ладонь), Джейн Остин, Шопенгауэр, «Дон Кихот» с прекрасными иллюстрациями, — но к тому времени книжный рынок практически рухнул, так что мы выручили сущие гроши. С этого момента мы держались на плаву только благодаря усилиям Бориса. Конечно, его антикварные запасы были не безразмерны, поэтому далеких планов никто из нас не строил — три-четыре месяца, в лучшем случае. А может, и меньше — не за горами была зима.

Разумнее всего было бы закрыть «Уобернский приют». Мы уговаривали Викторию это сделать, но она все колебалась, и несколько недель прошли в неопределенности. И вот когда Борис, кажется, сумел ее убедить, вышло так, что решение от нее, как и от всех нас, уже не зависело. В дело вмешался Вилли. Задним числом такой исход представляется логичным, даже неизбежным, но я покривила бы душой, если бы сказала, что мы это предвидели. Каждый был слишком озабочен сиюминутными вещами, так что для нас это стало громом среди ясного неба, внезапным извержением вулкана.