Читать книгу "В стране уходящей натуры - Пол Остер"

Впрочем, даже если эта тетрадь попадет к тебе в руки, еще не факт, что ты ее прочтешь. Ты мне ничем не обязана, и мне не хотелось бы думать, что я заставила тебя что-то сделать против твоей воли. Иногда я именно так себя успокаиваю: дескать, у тебя не хватит духу открыть эту тетрадь. Знаю, что сама себе противоречу, но вот такие чувства меня порой охватывают. Если я угадала, то все написанное ни к чему. Твои глаза не увидят этих слов, они не лягут камнем на твою душу. Может, оно и к лучшему. И все же мне бы не хотелось, чтобы ты уничтожила или выбросила мое письмо. Пусть бы, непрочитанное, оно попало к моим родителям. У них останется на память моя тетрадь, даже если они тоже никогда ее не откроют. Может, они положат ее в мою комнату. Да, хорошо бы. На одну из полок над моей кроватью, рядом со старыми куклами и балетной пачкой, подаренной мне в семь лет, — последнее, что будет напоминать им обо мне.

Я теперь редко выхожу. Только когда подходит моя очередь делать покупки, но чаще всего Сэм вызывается меня подменить. Я отвыкла от улиц, и каждая вылазка для меня — мучительное испытание. Что-то произошло с моим вестибулярным аппаратом. Всю зиму меня терзала мигрень, и стоит мне пройти пятьдесят или сто метров, как меня начинает шатать из стороны в сторону. Мне кажется, что я сейчас упаду и не встану. В доме проще. Кухарю понемногу — все-таки не на двадцать — тридцать человек готовить, а на четверых. Да и едим мы всего ничего — так, чтобы только унять резь в желудке. Все деньги мы откладываем на поездку, поэтому приходится не отступать от режима. Зима выдалась холодная, хотя, конечно, не сравнить с той зимой, по крайней мере без затяжных снегопадов и убийственных ветров. Мы разобрали часть дома и жгли все, что можно, в печке, чтобы согреться. Идея принадлежала Виктории. Означало ли это, что отныне ее взгляд устремлен в будущее или что ей все стало безразлично, сказать не берусь. Мы изрубили на дрова перила, двери, дощатые перегородки. Поначалу в этом была какая-то дикая радость разрушения, но со временем не осталось ничего, кроме ощущения безысходности. Почти все комнаты стоят пустые, и кажется, что мы живем на заброшенной автобусной станции, в старом здании, предназначенном на слом.

Последние две недели Сэм прочесывает окраины города, изучает укрепленные пункты, следит за перемещением войск. Все это может нам пригодиться в нужную минуту. В данный момент наши взгляды устремлены к Бастиону Скрипача. За этой крепостью на западной границе начинается открытое пространство. Ворота Миллениума на юге также привлекли наше внимание. По слухам, там куда более оживленное движение, зато охрана слабовата. Единственный путь, который нам заказан, это на север. В тех краях очень неспокойно, даже поговаривают о возможном вторжении иностранных войск, которые сосредоточиваются в лесах и только ждут весны, чтобы напасть на город. Конечно, такие разговоры ходили и раньше, так что трудно судить, насколько это серьезно. Хотя Борис Степанович достал для нас транзитные пропуска, дав на лапу какому-то чиновнику, тем не менее он каждый день крутится в районе правительственных зданий в центре города в надежде раздобыть важную информацию, которая впоследствии может нам пригодиться. Пропуска — это, конечно, хорошо, но не факт, что мы сумеем ими воспользоваться. Если они окажутся фальшивыми, нас арестуют на месте. А то еще начальник блокпоста может просто конфисковать наши пропуска, и нам придется возвращаться несолоно хлебавши. Такое у нас бывает, так что надо быть готовыми к любому повороту. Нет, не зря Борис постоянно вынюхивает и высматривает. Увы, слухи темны и противоречивы, и проку от них никакого. По мнению Бориса, это может говорить о скором падении правительства. Если это так, хорошо бы воспользоваться временной неразберихой. Ну а пока длится эта неопределенность и мы застыли в ожидании, в гараже стоит под парами автомобиль со всеми нашими чемоданами и девятью запасными канистрами бензина.

Месяц назад Борис переехал к нам. Он сильно похудел и осунулся, как будто его точит какая-то болезнь. Он из породы людей, которые никогда не жалуются, поэтому о причине остается только гадать. Физически он, несомненно, сдал, а вот духом нисколько, во всяком случае, по нему не скажешь. Все его мысли сейчас о том, чем мы займемся после того, как уедем из города. Каждое утро у него новый план, один другого фантастичнее. Вчера он превзошел самого себя. Он увлечен идеей создания театра магии. Мы будем путешествовать по провинции, давая представления в обмен на еду и жилье. Разумеется, он выступит в роли фокусника в черном смокинге и черном цилиндре. Сэм будет зазывалой, а Виктория менеджером. Мне он отвел роль своей ассистентки — соблазнительная девица в облегающем, украшенном блестками трико. Я буду подавать маэстро его волшебные инструменты, а в финале он распилит меня пополам в деревянном ящике. После затяжной, томительной паузы, когда зрители потеряют всякую надежду, я выскочу из ящика, жива и невредима, с победно вскинутыми руками и фальшивой улыбкой, и стану посылать публике воздушные поцелуи. При том что нас действительно ожидает, приятно помечтать о таком абсурде.

В воздухе запахло оттепелью, а это значит, что поутру мы можем отправиться в путь. Так, во всяком случае, было решено перед сном: если завтра потеплеет, без разговоров садимся в машину. Сейчас глубокая ночь, в щели задувает ветер. Все давно спят, а я сижу на кухне и пытаюсь себе представить, что меня ждет. Ничего не получается. У меня нет даже отдаленного представления о завтрашнем дне. Возможно все — и ничего, это как родиться в мире, которого прежде не существовало. Может, за пределами города мы найдем Уильяма, хотя я стараюсь не забивать себе голову радужными надеждами. Единственное, о чем я прошу: пусть нам будет дан еще один день. Твоя старая подруга Анна Блюм, из другого мира. Когда мы куда-нибудь доберемся, обещаю тебе написать.