Читать книгу "Костры Тосканы - Челси Куинн Ярбро"

— Еще! Еще! Мне нужно еще!

Ему хотелось быстрее привести ее страсть к разрешению, он чувствовал, что напряжение нарастает. Пик близился, за ним должен был последовать бурный отлив. Но ничего подобного не происходило, и через пару минут он с изумлением обнаружил, что она упорно сопротивляется натиску, стремясь удержаться на гребне волны. Глаза женщины закатились, ноги стали непроизвольно подергиваться, стоны перешли в глухое мычание.

— Эстасия, может быть… хватит?

— Нет… нет… нет…

Ее лицо исказила гримаса, рот жутко оскалился, исторгнув пронзительный крик. Затем роскошное, покрытое испариной тело сотрясла череда сильных, изнуряющих содроганий. Эстасия вцепилась в его руку и не отпускала ее, пока не затихли последние спазмы.

Открыв глаза, она широко улыбнулась, потом напустила на себя строгость и заявила тоном, не допускающим возражений:

— В следующий раз ты свяжешь меня и сделаешь все по-другому.

— Эстасия, — медленно произнес он, удивляясь, как это ему удалось провести с ней столько ночей.

— Ты пренебрегал мной, но теперь положение изменилось. Теперь тебе придется входить в меня гак, как это делают все мужчины, если ты и вправду не евнух. Тогда я, возможно, и позабуду кое о чем, — потешалась она.

— Послушай меня, белла миа. — Ракоци встал, в его голосе прозвучали холодные ноты. — Мне приходилось жить в разных местах. Я бы не хотел покидать Флоренцию, но если ты меня вынудишь, я с ней расстанусь. И без особенных сожалений, ибо ты останешься здесь.

Она язвительно засмеялась.

— Тогда ты потеряешь свое палаццо и все свои красивые вещи.

Лучше бы она этого не говорила. Лицо Ракоци мгновенно замкнулось и обрело непреклонность.

— Я терял много больше. Если меня что и пугает, то, конечно же, не такие потери.

Заглянув в бездонную мглу его глаз, донна вдруг поняла, что он абсолютно серьезен.

— Ну-ну, Франческо, — сделала она попытку вернуть все на круги своя, — откуда ты знаешь, что я имела в виду? Ты ведь устроен не так, как мы, итальянцы. Возможно, тебе не известно, что мы иногда любим и пошутить!

Она натянула одеяло до горла и смотрела на него со странной смесью страха и любопытства.

— Ну разумеется! Я сразу понял, что это шутка! Как только ты начала говорить! — сказал он с горькой самоиронией.

— Ты так злишься, потому что я напугала тебя, — заявила она без тени смущения. — Ты не выносишь, когда над тобой берут верх, не так ли?

— Так же, как и ты, белла миа. — Он шагнул к кровати, и она проворно переместилась на другой ее край — Я думаю, нам лучше расстаться, Эстасия. Боюсь, что я, как чужеземец, плохо понимаю твои шутки.

— Расстаться? — Эстасия так изумилась, будто ее собеседник превратился в слона. — Ты что, рехнулся? Ты действительно хочешь бросить меня? Вот так, ни с того ни с сего, из-за какой-то пустячной размолвки? — Она плотнее завернулась в одеяло и принялась всхлипывать, готовясь к долгому разговору. — О, как ты жесток! Оказывается, я тебя вовсе не знала!

Он подавил в себе приступ жалости к ней.

— Да. И уже вряд ли узнаешь.

Не оборачиваясь, Ракоци пересек комнату и открыл окно.

— Дрянь! Ничтожество! Евнух! — закричала она, громким криком пытаясь заглушить растущий в ней ужас. — Я никогда не хотела тебя! Уходи! Уходи! Убирайся!

Но эти вопли были обращены к пустоте. В проем окна залетали искрящиеся снежинки. Их словно бы в утешение оставленной донне посылала зимняя флорентийская ночь.

* * *

Письмо Симоне Филипепи к своему брату Алессандро, прозываемому Боттичелли.

Сандро — своему кровному благодаря Господнему провидению брату — Симоне Филипепи шлет приветствия и поклоны.

До Рождества остается три дня, и я горячо желаю, чтобы твое сердце наконец-то открылось гласу Савонаролы. Богатство и слава Лоренцо ослепляют тебя. За ними тебе не видны истинные драгоценности мира. Я весь день провел на коленях, моля Господа нашего тебя вразумить. Брат, отрекись от Медичи. Приди к тем, кто содержит себя в воле небес.

Быть мне здесь осталось семь дней. Надеюсь, к моему возвращению донна Эстасия оправится от своего недомогания, и я найду наш дом в полном порядке. Печально, что она заболела именно в то время, когда мне приспела пора отъезжать в монастырь, но духовное выше мирского, пришлось кинуть домашние хлопоты на тебя. Почаще заглядывай к нашей болезной кузине, убеждая ее устремить свои помыслы к благочестию, тогда, возможно, недуг не затянется и пройдет сам собой. Тем, кто, отвлекаясь от плотских радостей, припадает сердцем к истинам святого учения, даруется многое.

Твой посланник мне сообщил, что ты все еще работаешь над росписью стен во дворце Медичи, в этом языческом гнездовье разврата. Сандро, дорогой мой брат, задумайся, чем ты занят! Зачем ты тешишь тщеславие этого гордеца? Пусть он умен, эрудирован, образован и к тому же поэт, все это уже не спасет его, думать так — значит впадать в серьезное заблуждение. Лоренцо проклят, Савонарола сказал, что он будет в могиле раньше, чем новый сбор винограда ляжет под пресс. Не поддавайся его чарам, иначе он и тебя увлечет прямехонько в ад.

Мое самое заветное желание состоит в том, чтобы увидеть тебя на стезе покаяния, ведущего к обновлению всей твоей жизни. Желаю тебе хорошо провести Рождество и остаюсь твоим братом, смиренно возносящим молитвы Господу нашему.

Симоне Филипепи

Монастырь Пьета, 22 декабря 1491 года

ГЛАВА 11

Массивные двери дворца Синьории широко распахнулись, и Лоренцо де Медичи, тяжело ступая, вышел из них. Яркий свет зимнего солнца на миг ослепил его, он, зажмурившись, пошатнулся, затем громко хлопнул в ладоши.

— Эй, Клаудио! Мою лошадь!

Собственный голос резко отозвался в ушах, Лоренцо скривился и замер, рассматривая свои руки. Они по-прежнему сильно дрожали, а суставы пальцев страшно распухли. Колени и локти его тоже опухли и причиняли при движении боль.

— Лошадь ждет, Великолепный.

Молодой страж-наемник, радостно улыбаясь, держал под уздцы рослого жеребца.

Момент воистину был ужасен, ибо Лоренцо вдруг осознал, что без посторонней помощи ему в седло не взобраться.

— Спасибо, Клаудио, — буркнул он, принимая поводья.

«Успокойся», — уговаривал он себя. Если двигаться осторожно, все должно получиться. Все получилось, и близкий к обмороку Лоренцо замер в седле, мысленно благодаря гнедого за выдержку. Тот даже не шелохнулся, когда хозяин на него залезал. Однако требовалось еще непослушными пальцами перекинуть поводья через голову жеребца, на что ушла вся воля Лоренцо. Он тронул гнедого шпорой и позволил ему идти шагом. От дворца Синьории до палаццо Медичи было рукой подать, и он надеялся, что на такую поездку сил ему все-таки хватит.