Читать книгу "Зеркало Медузы - Роберт Мазелло"

Когда ответа не последовало, она продолжила:

— Персей призвал своих друзей-богов.

— Наверное, это помогло, — заметил один из учеников.

— Конечно, помогло. Кстати, вы знаете, кто такой Гермес?

— Парень из коммерческого колледжа, — ответил дылда, и, судя по всему, его шутка расстроила гида.

— Посланник богов, — выкрикнула девушка из первого ряда. — Кажется, он мог летать.

— Да, да, — сказала экскурсовод и поощрительно захлопала в ладоши. — Он дал Персею магический меч, которым тот отсек горгоне голову. А еще Персей дружил с Афиной…

— Богиней мудрости, — уже смелее сказала девушка из первого ряда, и гид улыбнулась ей.

— Да, она дала ему щит…

Экскурсовод сделала небольшую паузу, подбирая подходящие слова.

— Щит походил на зеркало и имел отражающую поверхность. Поэтому герою не нужно было смотреть в глаза Медузы. Кроме того, Персея снабдили особым шлемом, который делал его… невидимым. И тогда, согласно мифу, отважный Персей отправился на дальний остров, где жили три горгоны. Используя свои волшебные дары, он убил одну из них — ту, что называлась Медузой. Желая подчеркнуть аллегорию, которая по-прежнему являлась предметом спора для многих историков и искусствоведов, герцог де Медичи приказал установить эту скульптуру на центральной площади Флоренции. Первоначально планировалось, что она будет стоять на низком пьедестале — всего лишь в две браккии высотой, — но в процессе изготовления Челлини увеличил пропорции мраморной основы и украсил ее четырьмя нишами, в которых разместил отлитые фигуры Зевса, Афины, Гермеса и Данаи с маленьким Персеем. Говорят, что когда супруга герцога, Элеонора Толедская, впервые увидела эти потрясающие фигуры в виде отдельных статуй, она посчитала их слишком эксклюзивными для украшения пьедестала. Герцогиня предложила разместить их во дворце, в ее апартаментах. И хотя Челлини поблагодарил Элеонору за такую оценку, он не стал упрощать свое произведение. Прежде чем герцогиня успела заявить права на эти статуи, он вернулся в мастерскую и вмонтировал их в ниши пьедестала. Так они остались там и вместе с четырьмя бронзовыми барельефами, на которых были показаны сцены поздних приключений Персея, создают единую композицию.

Бенвенуто постоянно приходилось идти на подобные хитрости, он был одним из самых своенравных мастеров Европы. Служа искусству и прислушиваясь только к себе, он часто спорил с папскими священниками, принцами и высокородной знатью. Когда Челлини не купался в лучах славы после сотворения очередного шедевра, его обычно таскали по судам или бросали в тюрьмы по всевозможным обвинениям. Его судили за убийства (причем несколько раз, хотя всегда оправдывали необходимостью вынужденной самообороны), за содомию (в те дни это считалось самым распространенным обвинением) и за отказ платить алименты (флорентийские суды уже тогда были очень прогрессивными в таких вопросах). Вполне понятно, что причиной всех подобных неприятностей являлась его страстная мятежная натура — желание стремиться к цели вопреки мирским законам и святым авторитетам. И именно за это Дэвид так ценил его. Сам он жил по строгим правилам: усидчиво корпел над книгами, избегал всевозможных проблем и пытался выиграть каждую возможную академическую награду. Вот почему его влекло к этому смутьяну и бунтарю, который, подстегивая жизнь кнутом, мчался, куда ему хотелось. Его статуи и рукописи — Челлини был автором трактатов по скульптуре и золотому литью — свидетельствуют о новаторском уме, пребывавшем в вечных поисках знания, новых технологий и устремленном за границу известного. Судя по «Ключу к жизни вечной», он даже пытался перейти грань между жизнью и смертью… И заявлял, что сделал это. Документы миссис Ван Оуэн освещали такие стороны его жизни, о которых прежде не знали ни Дэвид, ни кто-либо другой.

— А теперь посмотрим, кто из вас сможет увидеть miracolo[5]на задней части скульптуры, — предложила экскурсовод, поманив учеников пальцем.

Гид велела им обойти статую сзади. Дэвид знал, что именно она хотела показать. Кивнув ему и разрешив присоединиться к группе, она привлекла внимание ребят к изумительно красивому шлему на голове Персея. По обеим сторонам забрала имелись маленькие крылья. На самом верху сидела на корточках горгулья. А на задней стороне шлема Челлини создал оптическую иллюзию. Среди складок и причудливых узоров шлема скрывалось суровое человеческое лицо, с длинным римским носом, пышными усами, изогнутыми бровями и проницательными глазами. Люди могли часами смотреть на шлем и не замечать изображенное лицо. Но как только им указали на него, изображение становилось ясным и четким.

— Смотрите! — вскричала девушка, размахивавшая карандашом. — Это лицо!

Экскурсовод захлопала в ладоши.

— Прекрасно. Очень хорошо. Лично я считаю, что это лицо самого Челлини.

Дэвид мог бы согласиться с ней — не только из-за манеры, в которой Бенвенуто сохранил свой образ, но и из-за сходства с единственным портретом мастера, написанным Вазари на исходе его жизни. Эта иллюзия была еще одним доказательством его ума и изобретательности, или — следуя академическому языку, к которому Дэвид питал отвращение — «обращенной иконографии и внутритекстуальной сложности автора».

Несколько учеников старательно записывали что-то в блокноты. Экскурсовод, взглянув на часы, энергично произнесла:

— А теперь идите за мной. Мы должны посмотреть на палаццо Веккьо.

Она указала рукой на массивный и грозный дворец Медичи, нависавший над площадью. Ученики устало потащились за ней. Гид, чей энтузиазм, казалось, никогда не истощался, прошла мимо Дэвида и одарила его заинтересованным взглядом. Он улыбнулся, поднял руку для прощания и беззвучно прошептал:

— Grazie mille! Большое спасибо!

Экскурсовод склонила голову, тихо ответив:

— Prego. Пожалуйста.

* * *

Часом позже, завершив прогулку по пьяцце Синьория, Дэвид зашел в соседнее кафе и заказал капуччино. Он пытался преодолеть сонливость, вызванную сменой часовых поясов, и попутно планировал дела на завтрашний день. Библиотека «Лоренциана» открывалась в десять утра, и он хотел первым войти в ее двери. Ему предстояла большая работа с архивными документами, и он как раз намечал приоритетные вопросы, и вдруг будто порыв ветра ворвался в дверь и налетел на его столик. Кто-то рывком отодвинул кресло напротив, рухнул в него и сделал заказ проходившему мимо официанту.

— Due ova fritte, il pane tostato ed un espresso. Pronto! Яичницу из двух яиц, обжаренный хлеб и эспрессо. Побыстрее!

Подняв голову, Дэвид увидел перед собой экскурсовода. Женщина торопливо расстегивала пуговицы плаща и осматривала стол, как будто выискивала какую-нибудь пищу, которую она могла съесть, пока ей готовили яйца и тост.

— Buono giorno! Добрый день! — с веселой улыбкой сказал немного удивленный Дэвид.

— Buono giorno! Lei parla l’Italiano? Добрый день. Говорите по-итальянски?