Читать книгу "Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский"

— Или на Волге, — проворчал Гитлер. — Помнится, Шауб, Рыцарским крестом Скорцени мы уже награждали.

— Да, он награжден им, — ответил вместо адъютанта Гиммлер.

— В таком случае передайте Скорцени, что я награждаю его Дубовым венком к Рыцарскому кресту[24].

— С радостью сообщу, мой фюрер.

— Однако он должен быть сейчас не на Шведтском плацдарме, а в Альпах, — сразу же перешел на сухой приказной тон Гитлер. — Ему было поручено готовить последние редуты нашей обороны — «Альпийскую крепость».

— Он занимался этим, хотя у него были и другие поручения, — понял Гиммлер, что слегка запоздал с переброской обер-диверсанта в Альпы. Однако фюрер уже не слушал его.

— Очевидно, вы, Генрих, не понимаете всей важности создания мощного оборонительного района в Альпах, в непосредственной близости от границы с нейтральной Швейцарией, которая будет служить естественным прикрытием наших тылов, — постепенно входил он в привычный ораторский раж. Там, превратив каждый альпийский перевал в неприступную крепость, мы остановим врага, вынудив его вступить с нами в тяжелые бои и в столь же тяжелые переговоры! Оттуда, со склонов Альпийских гор, мы, волна за волной, пойдем в решительное наступление, которое, в конечном итоге, приведет к расколу антигерманской коалиции и заставит большевиков откатиться назад за Одер…

Терпеливо выслушивая его слишком затянувшуюся речь, Гиммлер постепенно отключался от восприятия ее, зато все яснее понимал то, чего фюрер не договаривал. Совершенно ясно было, что Гитлер не случайно вспомнил о Скорцени. Не исключено, что в Альпах, на границе с Италией и Швейцарией, фюрер решил создать свой новый, особо секретный бункер.

Поэтому Скорцени понадобился фюреру и для того, чтобы создать этот секретный объект, а затем охранять его, и для того, чтобы в минуты опасности обер-диверсант мог переправить его на какую-то секретную квартиру в Швейцарии, где осело немало германцев и где Гитлер довольно долгое время мог чувствовать себя в относительной безопасности. И потом, главное ведь было — пересидеть первые полгода оккупации, пока поулягутся страсти.

«Да, но как, в таком случае, быть с приготовлениями к эвакуации фюрера и его ближайшего окружения на секретную базу в Аргентину?» — тотчас же задался вопросом Гиммлер, хотя понимал, что найти ответ на него не способен. Мало того, он вдруг с ужасом вспомнил, что ведь и комендант секретной аргентинской базы «Латинос», рассматривавшейся в качестве первого пункта адаптации фюрера к латиноамериканским условиям, тоже волей случая оказался теперь рядом со Скорцени. А значит, следовало позаботиться, чтобы вместе со Скорцени из Шведта убыл и Вилли Штубер.

— Так, когда вы намерены вернуть Скорцени назад в Альпы? — неожиданно спокойно спросил Гитлер, вырывая рейхсфюрера из мечтательного потока полузабытья.

— Он вылетает туда завтра утром, мой фюрер. — Гиммлер еще хотел добавить: «Вместе с губернатором Германской Патагонии и комендантом базы «Латинос»«, однако благоразумно остановился, прервав себя на полуслове. Кто знает, как мог бы отреагировать вновь размечтавшийся о личном спасении фюрер на сообщение о том, что и комендант «Латиноса» находится сейчас на Одере, вместо того, чтобы создавать неприступную «Патагонскую крепость» где-то в далекой Аргентине.

17

Начало марта 1945 года. Германия.

Замок Викингбург, ставка «фюрера подводных лодок» гросс-адмирала Карла Деница.

В этот раз обер-диверсанта Отто Скорцени гросс-адмирал Дениц встретил лично, причем сделал это еще у ворот замка Викингбург, в котором обосновался вместе со своим штабом секретного соединения субмарин «Конвой фюрера»[25].

— Это хорошо, что вы прибыли, оберштурмбаннфюрер. Нужно обсудить несколько очень важных для всех нас проблем.

— По первому вашему зову, господин гросс-адмирал, — пророкотал своим зычным басом личный агент фюрера по особым поручениям.

И хотя Дениц не мог не уловить в этих словах «самого страшного человека Европы» определенной доли иронии, тем не менее руку ему пожимал со всей возможной вежливостью.

— Тем более хорошо, Скорцени, что вы сумели сделать это раньше всех остальных, кто будет принимать участие в нашем совещании; а значит, у нас появится возможность пообщаться наедине.

— И, как я понял, речь на этой «тайной вечере» пойдет о судьбе субмарин «Фюрер-конвоя»?

— «Тайная вечеря», говорите? — почему-то насторожился Дениц. — Иносказательно, однако, довольно правдиво. И состоится она действительно под вечер. Но так пожелал наш гость, — он выдержал небольшую паузу и, только встретившись с вопросительным взглядом Скорцени, заметил: — Вы знаете, о ком идет речь — о Посланнике Шамбалы и Консуле Внутреннего Мира, как он себя именует. Так что говорить мы будем уже не столько судьбе подводного флота, которая, судя по последним событиям на фронтах, теперь уже окончательно решена, сколько о судьбе «Базы-211»[26].

— Все-таки об Антарктиде, — согласно кивнул Скорцени. Этого следовало ожидать. Именно сейчас судьба Рейх-Атлантиды и будет решаться по-настоящему.

— Как и судьба самого рейха.

— …Которую теперь уже, похоже, пытаются решать без нас германцев. Консул в замке?

— Думаю, что он уже в Германии. Но где именно — представления не имею. Он так ни разу и не сообщил, где обитает. Я так понимаю, что он из тех, кто везде и нигде. Но знаю, что, прежде чем прибыть сюда, он побывал на приеме у Правителя Внутреннего Мира. Предполагаю, что подземные норд-арийцы встревожены, наплывом в их мир германцев, Людей чуждой им цивилизации, чуждых взглядов и чуждой философии жизни. — Он хотел добавить еще что-то, но вдруг запнулся на полуслове и, резко оглянувшись на оберштурмбаннфюрера, спросил: — Только искренне Скорцени: вы, лично вы, верите во все это?

— Во что именно?

— Ну во все это — во Внутренний Мир, в Повелителя Этлэна Великого, в существование где-то там, под километровыми толщами антарктического льда, неведомой нам цивилизации арийцев с их столицей Акрос?

Худощавый, с усталым, осунувшимся лицом, на котором выразительнее всего просматривались не глаза, а коричневатые мешки под ними, в непомерно длинном черном плаще, Дениц напоминал сейчас стареющего, полуразуверившегося во всем, что сумел по знать в стенах своего рыцарского монастыря, философствующего монаха. Разрушала этот образ лишь форменная фуражка с высокой тульей, надетая вместо скромного монашеского капюшона.