Читать книгу "Лишние Земли лишних - Дмитрий Старицкий"

Врубился я в это действо только на повторяющийся припев после частушек:

Путана-бас,

Путана-бас,

Дави на газ, блин, дави на газ.

К дороге вроде как приноровился, пятьдесят километров в час автобус держал уверенно. Решил прислушаться внимательнее к народному творчеству.

А там заливалась соловейкой Оксана Кончиц на мелодию газмановского «Атамана»:

Вот лежу я на пляжу

И коленками вожу.

Рядом жалобно скулят

Пять задроченых ребят.

И все хором опять прокричали припев:

Путана-бас.

Дави на газ, блин, дави на газ.

Путана-бас.

Дави на газ, блин, дави на газ.

Чувашка Анфиса, судя по ее восторженному личику, просто счастлива безмерно. В зеркало видно: вся сияет. Думается, именно она этот частушечный марафон в автобусе сама и замутила. Хотя частушечные школы у хохлушек и чувашки явно разные. У украинок наших присутствовал отвязанный постмодернизм, а Анфиса исповедовала суровую классику.

Остальные пока довольствовались припевом.

Вот и сейчас Анфиса выводила что-то такое ностальгически-историческое. Я бы даже сказал советско-коммунистическое:

Тракториста полюбила,

Трактористу отдалась.

Три недели сиськи мыла

И соляркой писалась.

Реально улыбнуло.

Ну и припев конечно же тот же самый:

Путана-бас, дави на газ, блин, дави на газ!

И орут они его с веселым энтузиазмом. Подозреваю, что сами и сочинили. Всем автобусом.

Притопил я педаль газа, и вот тут вдруг меня торкнуло: вот суки! Это же они про меня поют. И обида хлестанула по сердцу такая жгучая.

Я тут для них собственную задницу рву на британский флаг…

А эти прошмандовки гребаные так меня…

— Это кто тут путана? Я путана? — рявкнул громко так, перерыкивая всех, одновременно придавливая тормоз.

Автобус резко остановился, моментально скрывшись в облаке пыли.

— Ой, мамочки, — взвизгнула Анфиса Иванова и спряталась за спинку сиденья с глаз долой.

Остальных девчат нехило качнуло. Получилось, как будто бы мне они кивнули все разом в подтверждение.

Повернулся к «гарему», злой как черт.

— Жорик, ты все не так понял, — торопливо заступилась за всех Ингеборге, — «Путана-бас» — это сам автобус. Железка неодушевленная. А на газ давит водитель, про которого как раз ничего не поется. Извини, больше не будем, если тебе это обидно.

Она поджала губы и опустила глаза, ей самой стало обидно.

Тут я понял, что нехилого косяка упорол по невнимательности.

Переспросил:

— А почему автобус вы назвали путанабусом?

— Не «путанабусом», а «путана-басом», — поправила меня Кончиц с некоторым возмущением, как если бы я при ней «куриные окорочка» обозвал курятиной.

— По-русски это просто будет «путанский автобус», — встряла Роза Шицгал, — или «автобус путан», если перевести с англо-итальянского. Так что «Путана-бас» — это «бас»,[162]который «путан» везет. Как полагаю, на работу. И лучше бы ты, Жорик, нам заранее выдал все условия нашей работы на тебя.

Вокруг была дикая степь с травой чуть ли не выше человеческого роста.

Одинокий автобус стоял на пыльной грунтовой дороге.

Внутри автобуса витали невеселые мысли пассажирок, которые они еще недавно пытались заглушить веселой разухабистостью. А теперь смотрят все на меня несчастными глазами и в душе упиваются грядущими бедствиями.

— Назовите его лучше «овцобус», так будет точнее, — сошел с последнего вопроса.

— Это потому, что мы овцы? — уточнила Буля.

— Именно, — утвердительно кивнул головой.

— Спасибо, Жора, — с легким поклоном головы сказала Наташа Синевич. Она явно обиделась на «овцу».

Девчонки скуксились, и я почувствовал себя товарищем Кайфоломовым. Веселые же были девки, радовались, а я вот взял и обломал их ни за что фактически. Просто потому, что показалось. А я взял и влез, не перекрестившись. Нет, чтобы переспросить — сразу обижаться намылился, как новый русский. А все, блин, из-за недосыпа проклятого. Да и денек выдался неслабый — все нервы на вздерге.

Однако, понял я, что без оптимистической речи для коллектива мне теперь не обойтись. Может, веселость я девчатам и не верну, но хоть надежду посею.

— Так, всем внимание, повторять не буду, — дождался, когда все подняли на меня глаза. — Говорю всем последний раз. Я. Не ваш. Сутенер, — именно так, раздельно сказал, акцентируя каждое слово. — И никогда им не буду. Просто потому, что мне это противно. Ни на какую млядскую работу я вас гонять не собираюсь. У вас вообще теперь нет сутенера. И начальников нет. Вы свободные люди на свободной земле. Тут даже бюрократии нет. Андестенд ми?

Молчат потупившись. Осознают. А может и просто выжидают, что дальше будет. Ну раз не пререкаются, то надо грузить их и дальше, пока прет.

— У меня только одно условие, — продолжил я, — кто хочет вернуться на панель — скатертью дорога. Насильно удерживать никого не буду. Но те, кто останутся со мной в автобусе, пусть воздержатся от этого до русских земель. А там, кто что хочет и кто во что горазд — без ограничений. Вы все взрослые, половозрелые и юридически дееспособные особи. Но моя миссия тогда будет закончена.

— Какая такая миссия? — пискнула Буля.

— Довезти вас к своим в целости и сохранности, — сказал твердо.

— А кто для нас тут свои? — Галя Антоненкова подняла руку, как в школе на уроке.

— Те, кто говорят по-русски, — внес я определенность.

— А если нам где-то по дороге жить понравится? — спросила Ингеборге.

— Туда вы всегда сможете вернуться, если в России вам не глянется. Я не хуже вас понимаю, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. И препятствовать этому законному желанию не буду. Никому.

— Жора, а если кто из нас захочет остаться с тобой и после того, как мы доберемся, куда наметили? — Это Анфиса голос подала, осознав, что прямо сейчас ей задницу драть не собираюсь.

— Захочет — останется, но с тем же условием: с прошлым покончено. Орденцы тут по ушам терли, что при переходе через эти чертовы ворота мы все как бы родились заново. И каждый тут имеет право на второй шанс. И важным условием реализации такого шанса есть то, что нам теперь нет никакой необходимости бросаться любым способом зарабатывать на хлеб ни завтра, ни через месяц. За это я и бодался весь день с этой сукой Майлз. Для этого и вы сиськами по всей Базе трясли. Все это было не зря. По крайней мере, бабла мы с них срубили. А вот обратно домой действительно пути нет. Но жизнь-то на этом не кончилась.