Читать книгу "Мраморный король - Евгения Грановская"

– Значит, Каштан ваш друг? – не столько вопросительно, сколько утвердительно сказал дьякон.

Марго улыбнулась самой невинной улыбкой, на какую была способна.

– Да нет, – весело ответила она. – Мы с ним почти не знакомы.

– Я заметил, – сказал отец Андрей, и ироническая усмешка тронула его губы. – И что же вы делаете в Чудовске? Помимо любовных приключений, конечно.

Марго начинала сердиться.

– Нет никаких приключений, – ответила она. – Мы правда только что познакомились. Не знаю, какого черта он полез целоваться.

– Выглядело это вполне естественно, – сказал отец Андрей.

Марго фыркнула:

– Вот еще! Не говорите чепухи! И вообще – я не собираюсь перед вами оправдываться! Сами-то вы что тут делаете?

– Консультирую мэрию по поводу восстановления храма Преображения Христова, – ответил дьякон.

– И все?

– А что еще? – вскинул брови отец Андрей.

Марго глянула на часы.

– Знаете что, дьякон, я сейчас спешу по делам. Что, если мы встретимся вечером и поболтаем?

– А разве Каштан не ангажировал вас на сегодняшний вечер?

– Перестаньте говорить мне про этого парня, – сердито сказала Марго. – Итак, где мы встретимся?

– Вы остановились в «Космосе»?

– Да. В двадцать третьем номере.

– А я в девятнадцатом. Захотите поговорить – приходите в гости. В девять я буду у себя.

– Хорошо.

Они пожали друг другу руки, как старые приятели, и расстались, унося в сердцах досаду, удивление и грусть.

Глава 4Четыре короля

Но надо же как-то с доски

фигуру убрать…

Денис Новиков

Санкт-Петербург, декабрь 1895 г.

1

В клубе было шумно, пахло папиросным дымом и винными парами. Гарри Н. Пильсбери сидел во главе стола с расстегнутым воротом и раскрасневшимися щеками.

– Пейте, друзья мои, – говорил он, обводя собутыльников мягким взглядом дымчато-серых глаз. – Пейте за лучшего шахматиста в мире.

– Мы пьем за лучшего! За вас, Гарри!

Раздался звон фужеров и крики «виват!» и «браво!». Публика была уже пьяна, а потому кричала «браво!» на каждую реплику молодого американца. Вечеринку господина Пильсбери оплачивали молодые российские промышленники – любители шахмат, не пожелавшие назвать своих имен, но разославшие от имени американца приглашения.

«Вот она – пресловутая русская широта души!» – подумал Пильсбери, когда узнал о том, что кто-то из местных толстосумов дает в его честь банкет.

Пили уже полтора часа, поэтому и Пильсбери, и его гости (большинство из которых он так и не успел узнать поближе или даже толком разглядеть) – все были пьяны.

Пильсбери, устав пить шампанское и вино и слегка волнуясь от града комплиментов, сыпавшихся со всех сторон, курил уже третью подряд папиросу и говорил своим мягким, бархатистым голосом:

– Спасибо, господа, спасибо. Мне, конечно, лестно, что вы называете меня лучшим, но… Что есть слава мирская в сравнении с вечностью? К тому же моя победа далась мне несложно. Я слишком хорошо играю в шахматы, господа. Даже не знаю, за что господь бог так щедро одарил меня.

Сказав это, Гарри задумчиво скосил глаза на кончик папиросы, как бы размышляя о суетности и бренности мира, в котором ему приходится существовать.

– А говорят все же, что Чигорин играет лучше вас, – послышался голос с края стола.

Американец вздрогнул и вышел из задумчивости.

– Кто? Чигорин? – Пильсбери поискал взглядом говорящего, увидел пожилого господина с лицом пропойцы и мягко ему улыбнулся. – Он хороший игрок. И, возможно, был бы лучшим. Но господину Чигорину не повезло, так как он живет в одно время со мной. Да, господа, я лучший. И турнир в Гастингсе доказал это. Говорю это не из хвастовства, а только для того, чтобы констатировать факт.

– Ура будущему чемпиону! – крикнул кто-то.

– Ура! – поддержал другой.

Американец одарил собутыльников бархатистой улыбкой, как бы говоря «спасибо, друзья, спасибо, я вижу в ваших лицах подлинное знание шахмат и понимание подлинной диспозиции на шахматном олимпе».

– И все же говорят, что Чигорин играет лучше вас, – не унимался пожилой пропойца, сверля американца маленькими насмешливыми глазами.

Пильсбери слегка побледнел.

– Прошу прощения, с кем имею честь беседовать? – мягко, почти ласково осведомился он.

– Я Шифферс. Запомните мое имя! Это я научил Чигорина играть. Когда он в первый раз сел со мной за доску, он умел только пить горькую да махать кулаками по кабакам. Но я сделал его лучшим игроком, и, видит бог, он надерет вам задницу!

Некоторое время Пильсбери холодно и пристально разглядывал выпивоху, затем черты его тонкого лица смягчились, и он вежливо проговорил:

– Я прощаю вам вашу нелепую эскападу, господин невежа. Вы имеете право на собственную точку зрения, какой бы глупой и безосновательной она ни была. Нас может рассудить только турнир.

– Турнир! Турнир! – загалдели вокруг пьяные голоса. Пильсбери жестом заставил всех замолчать, потом снова повернулся к пожилому выпивохе и сказал уже без всякой мягкости в голосе:

– Я стану победителем турнира. Это я вам говорю.

Лицо пропойцы перекосила насмешка.

– Победить Чигорина! – воскликнул он ироническим, почти издевательским тоном. – Да вы не совладали бы даже со мной, господин выскочка.

Пильсбери побледнел, как полотно, и стал медленно подниматься с места.

– Бросьте, Гарри, – сказал американцу кто-то, кладя ему руку на плечо. – Игрок вашего уровня не должен реагировать на подобные слова. Есть слишком много болванов, желающих самоутвердиться за ваш счет, сесть с вами за доску, а потом рассказывать на каждом углу: «Я играл с самим Пильсбери и почти выиграл!»

– Вы правы, – согласился американец, снова усаживаясь на место. – Не стоит обращать внимание на болванов.

– Кто болван? – взревел вдруг пожилой пропойца. – Я болван? Да я вас…

Он вскочил было на ноги, но несколько сильных рук схватили пьяницу под мышки и быстро выволокли его из комнаты.

Пильсбери смотрел ему вслед грустным взглядом. Пухлый брюнет, сидевший рядом с шахматистом, потрепал его за плечо и произнес добродушным голосом:

– Не берите в голову, Гарри. Подобные субъекты встречаются за любым столом. Главное – вовремя избавить от них общество. Теперь мы можем продолжить банкет в вашу честь. Эй, человек, еще шампанского!