Читать книгу "Антропоцид - Игорь Строков"

так что я выхожу на улицу.

Там тоже пустынно. Люди гуляют в парках, или в центре, или дома устраивают уютные семейные посиделки, но никак ни в этих двориках. Митино — очень зелёный и приятно пахнущий район, но сейчас я чувствую только стерильный запах своей каюты. Жалко, что у меня нет интерфейса. Может, мой полный фантазии гениальный ум достроил бы запахи. У меня с ними связано много воспоминаний. Например, как теплеет в мае, и воздух наполняется запахом сирени, а я с подружками весело провожу время или гуляю с младшим братом.

Я прогуливаюсь между высоких разноцветных новостроек, от тридцати до пятидесяти этажей в высоту, в надежде найти хоть кого-то. Вот две девчонки весело болтают на скамейке, но у них такие странные лица, что мне кажется, это боты. А я ещё не совсем из ума выжила, чтобы пытаться подружиться с безмозглыми алгоритмами.

Два парня вдалеке что-то громко кричат и смеются. У одного лицо зелёное, у другого наложен какой-то цветастый рисунок поверх всего тела. Подростки и, похоже, идиоты. Я тоже подросток, конечно, но с такими ребятками водиться как-то не хочется.

Над крышами на бешенной скорости с пронзительным визгом проносится аэротакси. Давненько на них не каталась. Надо будет вспомнить былое.

Я добредаю до красивого дворика, мы с подружками здесь иногда гуляли. Небольшая, но симпатичная детская площадка, вокруг которой высажены фигурные деревьица с квадратными, круглыми и треугольными кронами. Одно из по форме чем-то напоминает эскимо. Ух, я сейчас душу продала бы за мороженое!

По периметру площадки стоят скамейки с мягкими сидушками, и я сажусь на одну из них.

Какой приятный солнечный денёк. Я щуру глаза от яркого света, пусть он и ненастоящий. А абссолютно безоблачное небо напоминает о море, на котором я была всего один раз, но запомнила это на всю жизнь. Родители долго копили, чтобы устроить нам яркую и незабываемую поездку. До сих пор помню, как сидела на берегу и смотрела вдаль, и лишь по тонкой полоске горизонта можно было понять, где заканчивается вода, а начинается вода. Ни облачка, ни одной тревожной мысли в голове. Вот же время было.

А в такие дни как сейчас я часто прогуливалась с Дашкой, или с Викой, или со Светой, иногда даже с Яной. Когда мы спрятались в бомбоубежище, я первым делом ринулась искать девчонок. Бегала по тёмным серым и зелёным коридорам, спрашивала старших, показывала им фотографиии на телефоне. Никого не нашла, потом плакала часа четыре. До сих пор наивно надеюсь, что они выжили, просто оказались в каких-то других бункерах. А сейчас летят на других кораблях.

Дура какая! Ну как в такое можно поверить?

На площадке играет один единственный ребёнок в жёлтой футболочке и джинсовых штанишках на подтяжках. Ему на вид не больше семи-восьми. Грустное зрелище, блин. Аж плакать хочется. Но это, наверное, бот.

Он так напоминает мне моего Васю! Как так получилось, что всю нашу семью отправили в полёт, а мой четырёхлетний братик остался на Земле? Нет мест на кораблях, бла-бла-бла. На Венере требуется больше взрослых людей для обустройства, бла-бла-бла. За ребёнком присмотрят, бла-бла-бла. Ещё и родители запретили подключать его к Хомяку. Боятся они, видите ли, что виртуальность его детские мозги в кашу превратит.

Да у них у самих каша вместо мозгов!

Это нечестно. Они обещали обязательно отправить его со второй волной, но я всё равно очень за него волнуюсь.

— Привет.

Вот это поворот! Мальчик подошёл ко мне, а я так задумалась, что и не заметила. Неужели не бот? Ну и хорошо. Мне кажется, дети — отличные друзья. Куда лучше взрослых.

— Привет, — говорю я. — Как тебя зовут?

— Андрей, а тебя?

— А я Марина. Ты чего это тут один гуляешь?

Андрей понуро опускает глаза.

— Мама с папой погибли. И бабушка с дедушкой. Я один остался. Вот, развлекаюсь как могу.

Это так грустно! У меня прям сердце разрывается. Всегда больно осознавать, что ребёнок остался сиротой.

— А я потеряла друзей. Родные в живых, но они далеко-далеко. Ты совсем один?

— Угу, — бубнит Андрей себе под нос.

— Ну ничего, теперь у тебя есть я. Давай дружить?

Андрей поднимает на меня глаза.

— Вы взрослая тётенька.

Я делаю большие глаза и широко улыбаюсь.

— Ты ещё не знаешь, какой я внутри ребёнок! Ну что, друзья?

Я протягиваю Андрею руку. Он некоторое время мнётся, но всё-таки жмёт её. С какой-то опаской, правда. Хорошо родители, видимо, воспитали. Мне в детстве тоже говорили сторониться излишне общительных незнакомцев.

— Идёт, — говорит он. — А вам сколько лет?

— Шестнадцать, а тебе?

— Шесть.

Шестилетний ребёнок остался абсолютно один. Как же это грустно.

— Ты на корабле? — спрашиваю я.

— Ага. Афродита-9. А вы?

— А я на седьмой.

Ну хоть этого ребёнка посадили на корабль! Андрей ковыряет ножкой плитку, как будто хочет что-то сказать, но очень боится. Наконец, он спрашивает:

— Марина, а вы не погуляете со мной? А то мне страшно одному, а площадка уже надоела.

— Хорошо, — я встаю со скамейки. — Гулять — это я люблю. Только давай на «ты», договорились?

— Договорились.

— Ну что, куда пойдём?

— Туда! — Андрей указывает рукой на следующий двор и убегает вперёд.

Вот же маленький засранец! Мне что, за ним бегать теперь?

Я бегу следом, но в этом пацане энергии и скорости как-то даже слишком много. Я бы подумала, что у него нейроинтерфейс, но это маловероятно: Афродита-9 — такая же помойка, как и у нас. Такая роскошь, как нейрики, говорят, только на первой есть. Блин блинский, да описаниям там целый Титаник!

— Андрей, помедленнее! Я слишком взрослая тётя для таких пробежек!

Андрей останавливается в одном из двориков около трансформаторной будки и показывает мне язык.

— А говоришь, что ребёнок внутри!

— Вот именно, что внутри, — отвечаю я, вся запыхавшаяся. — А снаружи я старая немощная женщина.

Андрей смеётся. Слышать детский смех и приятно, и грустно одновременно. Всё-таки он напоминает мне о брате.

Смех прерывается. Андрея буквально сносят с ног двое мужчин, которые выбежали непонятно откуда. Они даже не замечают его и бегут дальше.

— Андрей! — я бросаюсь к мальчику.

Он хихикает и резво встаёт на ноги. Вот засранец мелкий, всё ему нипочём.

— Ничего страшного! — говорит он. — Это же