Читать книгу "Майне либе Лизхен - Марина Порошина"

– Я уже три квартиры посмотрел, одна хуже другой, – минуту спустя нашел новую тему для разговора Пустовалов. – И они сказали, что других вариантов не будет, выселят принудительно через суд. Как не вовремя все…

– И нам на окраине показали. Ни магазинов, ни транспорта, – пожаловался Герман Иванович. – От конечной трамвая идти по пустырю. Под окнами – завод. А за пустырем, извините, крематорий видно. В общем, я отказался. Обещали еще показать.

– А мне хорошую предлагают! – похвасталась Галина, пристраивая на стол овальной формы блюдо, на котором была выложена порезанная ровными ломтиками, политая подсолнечным маслом селедка с большими кольцами лука сверху. Подумав, она поместила ее поближе к пузатому запотевшему графинчику с водкой и залюбовалась результатом.

– Где предлагают? – ревниво поинтересовался Герман Иванович.

– Что? А! В центре. На Антона Валека. Потому что боятся со мной связываться. И правильно делают… – Галина покосилась на Ивана Германовича и конец фразы произнесла неразборчиво. – Но я все равно не поеду. Раз дорогу не будут строить, то и хрен им. Мне и тут хорошо, – добавила она, любовно оглядывая графинчик и селедочку.

Ба, которая вошла с минуту назад и стояла в дверях, оценивая стол, как полководец поле будущего сражения, спросила у Мокроносова-младшего:

– А вот как вы думаете, Иван Германович, вы все же человек молодой, практически из столицы, – что нам делать?

– Вообще, если бы у дома был статус исторического памятника, – задумчиво произнес Иван Германович, – тогда со сносом были бы большие проблемы. Им понадобилось бы собрать множество документов.

– Так ведь и статуса памятника добиться – сколько порогов надо обить, – возразил Пустовалов. – И все равно, если бы вы знали, Иван Германович, сколько у нас за последние годы снесли памятников – и со статусом, и без статуса – у вас волосы бы на голове дыбом встали. Весь центр практически. Застройщики ведь теперь умные. Впишут старый охраняемый домишко в проект, якобы будет он стоять посреди будущих небоскребов нетронутый и даже отремонтированный. Красивых эскизов нарисуют. Им утвердят. А потом стройка, то да се, глядишь, домишко и рухнул – то ли краном по неосторожности задели, то ли от того, что котлован рядом, стены повело, и сложился домик, как карточный. Ну оштрафуют их, невелика беда, заплатят, если какой-нибудь суд проиграют, тысяч тридцать. Им эти деньги что – тьфу! Зато домика-то нет, и ничто им не мешает строить так, как вначале хотели. Да что далеко ходить – вот вчера только по телевизору новости смотрел: особняк на улице Клары Цеткин, кирпичный, бывшая земская школа, два века простоял и еще бы столько же прожил – сносят. Причем нагло врут, что реконструируют. Все разрешения у них есть, а смысл реконструкции знаете в чем? Оставить один фасад, а к нему пристроить семиэтажный дом. Проект показали – утюг-утюгом, ни дать ни взять. Жильцы соседних домов по судам ходили – без толку. Против лома нет приема. Эх… Я же все эти домишки сколько лет фотографировал, рисовал… Вчера рисовал, а сегодня он или сгорел, или упал. Дома – они же как люди, живые. Я раньше ходил по городу, смотрел на них и понимал, что этот вот дом счастлив, этот заболел, а тот умер насильственной смертью. В общем, только в моем альбоме и остался.

Все замолчали, не зная, что сказать. Все-таки хорошо, что Алексей Николаевич перестал пить, вздохнула про себя Ба. Работает целыми днями, и внешне он очень изменился. Мысли у него какие… оригинальные. Молодец. О том, что переменами Пустовалов обязан ей, Ба давно и искренне забыла.

– А когда мы за стол сядем? Очень есть хочется… – жалобно протянул Левушка, и все с облегчением задвигались, заговорили разом.

– За стол, за стол! И в самом деле, давайте разговоры на потом оставим, – спохватилась Ба. – Иван Германович весь день дома не был, Левушка без обеда. Он сегодня экзамен на «пять» сдал!

Все зашумели, выражая одобрение отличнику Левушке и столь же отлично сервированному столу, и принялись рассаживаться, устраиваться, с энтузиазмом наполнять тарелки, бокалы и рюмки. Первый тост провозгласили, конечно, за именинника. Слово взял Иван Германович:

– Итак, позвольте мне, на правах московского, точнее, подмосковного гостя, сказать тост за здоровье моего драгоценного родителя!

Герман Иванович приосанился и смущенно потупил глаза.

– Согласитесь, что не каждый человек в свой семьдесят пятый день рождения может похвастаться тем, что за праздничным столом сидит столько его друзей! – Иван Германович обвел глазами всех присутствующих и улыбнулся каждому. – Вы все – очень хорошие люди, а ведь недаром говорят: скажи мне, кто твой друг, я и скажу, кто ты. Папа, ты очень хороший человек! Еще ты замечательный ученый и педагог, воспитавший целую династию ученых. Я подсчитал, что общий стаж Мокроносовых в науке, включая Пашку и Олега – между прочим, один уже доктор, а другой – кандидат наук – так вот, общий стаж Мокроносовых – сто шестнадцать лет!

Присутствующие дружно зааплодировали, а Герман Иванович шмыгнул носом.

– И еще я горжусь тем, что ты – настоящий мужчина, который в любом возрасте готов отвечать за детей и женщин! Я очень рад, что Женя теперь будет жить в нашем доме. И вообще – я тебя очень-очень люблю! Давайте выпьем за моего замечательного отца!

После краткого перерыва, посвященного вдумчивому жеванию, Герман Иванович, как и положено, взял ответное слово. Откашлявшись и поборов волнение, он сказал:

– Мои дорогие соседи и друзья! Как правильно сказал мой сын, вы все очень хорошие люди, и мне очень повезло, что я живу вместе с вами в этом замечательном доме. И если нам все же придется переехать, я уверен, что мы будем встречаться, потому что мы с вами почти родные люди. И еще хочу вам сказать, что если мы с Женей переедем, то я пропишу ее в новой квартире. Иван не возражает.

Иван Германович притворно тяжело вздохнул и посмотрел на отца с веселой укоризной. Галина хихикнула, подпихнув локтем Левушку. Пустовалов, удивленно подняв брови, посмотрел на Германа Ивановича. Женя от неожиданного известия смутилась и украдкой взглянула в сторону Левушки. Ба тоже посмотрела на внука, но с опаской, ожидая новой выходки, и заторопилась:

– Хватит, хватит разговоров! Угощайтесь, для кого мы все это наготовили! Вот салат совершенно необычный, попробуйте, Иван Германович! Женя, сбегай на кухню, проверь газ в духовке. Левушка, достань еще бокалы под сок, высокие, с верхней полки.

Напряжение спало, и остаток вечера прошел вполне мирно. Левушка, выполняя обещание, данное Ба, вел себя прилично, с Германом Ивановичем разговаривал почтительно и даже преподнес ему какую-то книгу, завернутую в блестящую бумагу и украшенную бантиком в тон. Иван подарил отцу новенький ноутбук, и молодежь вместе с присоединившимся Пустоваловым долго и с увлечением изучала его возможности, а Герман Иванович, напротив, испуганно устранился, ворча, что он – убежденный гуманитарий, и все эти современные штучки ему никогда не освоить. Потом Пустовалову пришла идея набросать портреты всех присутствующих. Он рисовал быстро, фломастером, и узнаваемо, все смеялись и радовались подаркам, как дети. После чая выяснилось, что Женя умеет играть на гитаре, а у Германа Ивановича как раз хранится старая Ванина гитара, на которой сын играл еще в стройотрядах. Иван, как и всякий настоящий физик, в душе был неисправимым лириком, и они с Женей дуэтом исполняли песни Окуджавы, а потом, по просьбе Ба, «старые советские», из кинофильмов. Непоющего Германа Ивановича неожиданно отвлекла какой-то беседой Галина, и Ба, на правах хозяйки следившая за каждым гостем, чтобы вмешаться в случае необходимости, краем глаза видела, что Герман Иванович слушает ее внимательно и сперва недоверчиво, а Галина говорит увлеченно и, судя по меняющемуся выражению лица собеседника, убедительно.