Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

раз. Они невероятны, бессмысленны, наивны, они все — не избавят нас от наступающего кошмара.

Я приближаюсь к Нему, волна ощущений повторяется словно любимая с юности мелодия — с мурашками по коже, с яркостью красок. Сегодня наша последняя встреча, я меняю сценарий, играем в другую игру, дружище, тебе понравится.

Выбираюсь из комбинезона, как флоридский рак из бесполезного старого панциря. Бельё тоже лишнее — воздух холодит спину и чресла. Нагие мы приходим в этот мир, нагие уходим.

Подрагивающая плоть бугристой туши прямо передо мной. Уверен, Он тоже ощущает торжественность момента — приоткрывшиеся по всей поверхности поры пестрят суетливыми хоботками, они словно разминаются перед загрузкой — потягиваются и сворачиваются в нетерпеливые колечки.

Я обнимаю Его. Прижимаюсь грудью, животом, бедрами, погружаю лицо в неразмятый сырой пластилин. Хоботки вторгаются под мою кожу — я чувствую их беспорядочное шевеление в паху, на рёбрах и под ключицами. Пространство скользит из-под ног — я словно тону в ванне со слизняками, растворяюсь в мокром непрерывном движении. Снаружи и изнутри — выпиваемый заживо — я наполняюсь и истекаю.

Это — Дом. Надеюсь, надолго. Надеюсь — навсегда.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Денис Назаров

Глас

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «В этом рассказе я хотел задать несколько вопросов: что может случиться, если человек столкнется со всепоглощающим, сверхъестественным чувством любви? Готов ли он выдержать его? И к чему приведет такая любовь, дарованная ему, против его воли?»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Непонимание. Слово последнего месяца. Слово, которое само по себе не говорит ничего, и вместе с тем говорит столь многое.

Он снова задавался теми же вопросами, что и раньше. Вспоминал, как во время очередной ссоры с женой мог сказать лишнего, потом видел её обиженный взгляд, слезы, застывшие в глазах. Это было сигналом, что сейчас пора закончить. В те дни, казавшиеся теперь далеким прошлым, он умел анализировать, находить причины. Сейчас у него было куда больше времени на размышления, но ответа на свои вопросы он не мог получить. Холодный космос молчал. До чего же не идеален язык, как сложно порой выразить свои чувства и как легко обидеть близкого. Любил ли он её, любил ли он вообще когда-то по-настоящему? Михаил сумел справиться с непониманием, когда умерла дочь. Смог пережить и уход Лены. Но сейчас он видел лишь мутную пелену, а за ней безжизненную черноту. Она была так рядом. Всего лишь протяни руку. Но мешает тонкая стенка, да и пустота оказалось не такой уж безжизненной. Там было оно, невидимое, но осязаемое всеми. Оно говорило, но…

Непонимание.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Представь, что ты сидишь ко мне спиной, — Алексей пощелкал пальцами, размял шею, почесал подбородок и развалился в кресле.

Михаил терпеливо ждал.

— И я говорю тебе: Привет! А ты мне?

— Отвечу тем же, — Михаил пожал плечами. Теперь он привык, но раньше его выводила тягучая манера Алексея вести беседу. Прежде чем что-то сказать, он подолгу формировал свои мысли, затем смешно шевелил языком за закрытым ртом, будто пробуя слова на вкус, и только удостоверившись, что можно, наконец, высказаться выдавал фразу, или точнее — выдавливал. Чаще совсем короткую, отчего долгие размышления его теряли в цене, но в последние дни его все больше тянуло на длинные рассуждения, которые, как правило, тоже ни к чему не приводили. Впрочем, Михаил не мог винить его за это — он и сам подолгу ввел такие же бессмысленные разговоры, разве что делал это молча. Выстраивал диалог с самим собой, вел интервью с глупыми вопросами и такими же глупыми ответами. Особенно эти неуместные диалоги со своим «Я» появлялись сразу после пробуждения и давали голове недолгий покой только к обеду.

— Но с кем ты поздороваешься?

— С тобой же.

— Откуда ты знаешь, что это я?

— Повернусь, чтобы проверить.

— А если я всего лишь кукла, умелая симуляция? Перед тобой моя копия. Примитивная система распознает твои слова, формирует ответ по заданному шаблону, выдает его. Ты снова отвечаешь. Диалог?

Михаил кивнул.

— Но ты ведь будешь говорить со мной, имея определенную цель. Допустим, спросишь, как поживает моя семья, какая погода в моем городе сегодня. Кукла тебе ответит, но будет ли она понимать, что именно она ответила?

Михаил поерзал в кресле и вздохнул.

— Ты, скорее, упрощаешь, — ответил он, — Но по твоей манере говорить иногда мне кажется, что ты и есть тот самый манекен, который подолгу обрабатывает сигналы.

— Я не обижаюсь, — Леша хмыкнул.

— Я знаю.

Алексей поднялся и стал бродить по комнате отдыха. Остановился возле фальшивого камина, глянул на фальшивую оленью голову на стене, которую наблюдал уже миллион раз, но сейчас разглядывал так, будто видел впервые. Бросил короткий взгляд на картину и отчего-то поморщился. После долгого молчания повернулся к Михаилу и произнес:

— Да.

— Что «да»?

— Я упрощаю, согласен. Оно общается с нами. Мы не видим даже муляжа, не видим гребаной формы, не ловим никаких сигналов. Физического объекта нет. Оно что-то говорит, мы что-то отвечаем на всех языках, оно отвечает на своем, но твою мать, язык ли это, вообще? Пусть я принимаю то, что язык — это не столько способ общения, сколько способ мыслить. Но мы ведь не можем нормально передать мысли даже друг другу. Ты меня недопонял, я недосказал, ты обиделся, я извинился. Мы путаемся в словах. Что ты слышишь, когда оно говорит с тобой? Ты слышишь слова?

— Нет.

— Видишь образы.

— Ты же знаешь…

Алексей покачал головой и вернулся в кресло.

— Я чувствую боль, — сказал он. — Часто испытываю невиданную любовь, реже — злобу. Порой мне хочется разгромить тут все к чертям. Отправить этот гребаный корабль в никуда, но это быстро проходит, меня вдруг наполняет странная теплота. Хочется, как в индийских фильмах, петь и танцевать. А порой я хочу просто плакать, сжаться в комок, уткнуться в подушку и рыдать, как брошенная парнем школьница. И я понял, что это не то, что оно пытается мне сказать. Все это — лишь следствие. Что если, говоря ему привет или hello или hola, sawatd, zdravo, мы тем самым оскорбляем его? Откуда ему знать, что мы вообще говорим, что такое говорить само по себе? У него нет слов, есть… Я не знаю, как это назвать. Если все, что я испытываю, уже