Читать книгу "Гости съезжались на дачу - Наталья Нестерова"

Домашняя обстановка у Ангела была терпимее, чем у Гали. Ангел тренировался, ездил на сборы и соревнования, возвращался с подарками, делал «козу» сыну и гулял с коляской. Галя, женившись и переехав к Тане, попал в женское царство, которое лелеяло и баловало его как наследного принца. После рождения наследника принца низвергли до слуги-холопа с «подай, принеси, сбегай, купи». Таня, ее мама, бабушка и отчасти сестра были чадолюбивы до крайности. Они истово служили младенцу, к вечеру падали от усталости, чтобы ночью еще пять раз проверить его.

Галя, Таня и сын спали в отдельной комнате, Галя как-то не выдержал и окрысился на бабушку, которая пришла внучека проверить: дышит ли, с вечера, кажется, насморк был.

– Вы хоть стучитесь!

Ему приходилось словами и ласками успокаивать жену, которая пугала его «синдромом внезапной смерти младенцев» и сама от этого синдрома ополоумела. Только собрался заняться хорошим ночным делом, как – здрасте! – теща, а потом еще прабабушка приковыляет: «Танюша, ты покормить не забыла?» Не будь он затаенно оскорблен вечными – завуалированными и открытыми – упреками и придирками, то порассуждал бы на тему, как легко женщины возводят кумиров и еще легче низводят.

Но Гале было не до праздных теорий. Когда бабушка вынюхивает бутылочки из детской молочной кухни, куда он бегал в семь утра, – не подсунули ли несвежий кефирчик. Когда он вызвался отутюжить пеленки-распашонки (предварительно кипяченные в баке на плите, выстиранные и в трех – обязательно в трех! – водах выполосканные) и все по очереди: Таня, ее сестра, бабушка и тёща – подошли с вопросом: с двух ли сторон он гладит?

Когда Таня, уже увлекшаяся психологией, сказала ему понуро:

– Я, конечно, переживу, что ты очень переменился, больше не дурачишься, не веселишь меня. Пусть. Но, Вася! Я боюсь, что ты не любишь нашего ребенка, переносишь на него свое негативное отношение ко мне и моим близким!

Ему хотелось послать всю эту бабскую камарилью цензурно, но подальше.

Галя, конечно, сдержался и развернуто пояснил:

– Во-первых, я не придворный шут, чтобы по щелчку пальцев паясничать. Во-вторых, я люблю своего сына! Особенно когда к нему удается пробиться через ваш женский заслон. Еще претензии? Знаешь, было бы проще, подавай вы их мне в письменном виде за завтраком или ужином, пункт первый, второй, третий.

Таня заплакала. Галя обнял ее. Понимал, что ей тяжело, плохо, страшно – располнела, кожа испортилась и зубы кариесом побило, устает как проклятая и до ужаса боится синдрома внезапной смерти младенцев, муж разлюбил или начинает остывать, мама с бабушкой ею заруководили до отупения.

– Давай все бросим, – предложил Галя, – и рванем в Реутово к Харе?

– Давай, – согласилась Таня, а потом насупилась обиженно. – Кого бросим? Сына?

Выход подсказал врач «Скорой помощи», вызванной из-за паники женщин. У мальчика появилась сыпь. «Не корь, не ветрянка, не краснуха, – успокоил молодой врач, – обычный диатез».

Выписывая рецепт, он подмигнул Гале и тихо проговорил:

– У меня тоже недавно ребенок родился. Беру все ночные дежурства, днем законно отсыпаюсь. Иначе – кранты.

Харя подрабатывал ночным дежурным в публичной библиотеке и составил Гале протекцию в биологический музей. Приятель Хари, прежде там работавший, погорел на том, что во время ночной пьянки (названной администратором музея оргией) был поврежден скелет динозавра. Хорошо, что камер наблюдения тогда не имелось и администратор не видела, что пьяные девицы вытворяют с другими экспонатами. Харя поручился за Галю: студент Бауманки, непьющий, негулящий, семейный, у новорожденного ребенка дерматит неясной этиологии, требуется дорогостоящее лечение. Диатез у сына Гали давно прошел – как только уличили бабушку, что сыплет сахару без меры в кефирчик, но администратор прониклась, дала телефон засекреченного волшебника-гомеопата, к которому очередь на полгода вперед и надо сказать, что от Розы Иосифовны.

Галя не подвел: оргий не устраивал и утром, сдавая дежурство, был трезв. Для него это было хорошее время. Разобраться в себе, передохнуть, отвлечься, настроиться на будущее. Он написал научное обоснование проекта аппарата ультразвуковой терапии и сделал чертеж самого аппарата. Ему предложили поступать в аспирантуру. Отказался по материальным соображениям. Сейчас стипендия сорок рублей, плюс зарплата сторожа шестьдесят (дома сразу зауважали). Аспирантская стипендия девяносто рублей, и пусть останется зарплата сторожа – итого сто пятьдесят. Если он распределится в профильное НИИ, то будет получать сто восемьдесят. Тридцать рублей – это для семейного мужика сумма. Цена отказа от мечты.

Ангел и Харя, когда слышали, что СССР впереди планеты всей по балету и космосу, обязательно добавляли: «И по физиотерапии! У нас такие наработки, что тридцать лет нас не догнать!» Галя им много рассказывал.

Он трудился в своем НИИ не до последнего, не до полного распада в девяностых годах. Его десятилетняя работа в НИИ (молодость, зрелость, азарт, вдохновение, патенты, премии) – как симфония, исполняемая вначале слаженным оркестром, потом в нем стали халтурить, потому что инструменты износились и новых не поступало, потом музыкантам перестали платить, и многие удрали, остались только нищие, заедаемые в семьях, наивные энтузиасты. Умер «дирижер» – их руководитель, основоположник большого направления, инженер и ученый мирового калибра. По официальной версии, умер от инфаркта, по слухам, покончил жизнь самоубийством.

Галя не стал дожидаться, когда, вслед за директором, похоронят институт. Устроился в иностранную фирму, торгующую медицинским оборудованием. Благосостояние его семьи резко улучшилось. Стали хорошо питаться, одеваться, ездить на заграничные курорты, купили современную машину и большую квартиру. Он не приспосабливался и не халтурил на работе, у него была слава специалиста, который не втемяшит далекой областной поликлинике негодный томограф и не позарится на большой откат. «У Василия Юрьевича, – говорили о нем, – безоткатное производство». И все-таки была разница. Честно продавать или азартно созидать.

Таня все понимала. Ценила. Была благодарна. Она была замечательным спутником жизни, другом, с которым в разведку. Но с тем, с кем в разведку, подчас бывает нелегко в тылу.

Несколько раз Галя ночь-в-полночь звонил Харе:

– Ты один? Я к тебе приеду переночевать или пожить?

Ни разу не приехал.

Харя потом говорил:

– Ты меня продинамил. Я, между прочим, выпроводил даму, которая чистые сливки.

– Взбитые? – хмыкнул Галя.

– С сахаром.

– Извини. Хотел дезертировать. Удержался.

– Из курса марксизма помнишь про базис и надстройку? – спросил Харя. – Любовь – это базис. Строительство семьи— это надстройка, которая имеет мало общего с романтическими отношениями. Кто-то умеет ее возводить, а кто-то неспособен. Слабак.

Харя хорошо знал про тех, кто хочет и может строить, и, спасибо его папе, про слабаков. С точки зрения Гали, друг напрасно записывал себя в наследственные слабаки. Узнать себя можно только в процессе, а не заочно.