Читать книгу "Интересная Фаина - Алла Хемлин"

Потому Елизавета сказала Серковскому, что, с одной стороны, Фаина это Фаина, и как оно там повернется, никто не знает. А с другой стороны, Новиков оставил все на свете свои дела хоть и в хорошем порядке, а кто ж этот порядок хорошо знает.

Елизавета сказала Серковскому, что если б Елизавете кто-то дал мужскую руку, тогда б все на свете устроилось. Еще Елизавета сказала Серковскому, что если у Серковского имеется пустая рука, так пускай Серковский этой самой рукой женится на Елизавете и будет, если что, заодно опекать Фаину.

* * *

Серковский сложил у себя в голове одно с другим, и у Серковского там получилось, что надо жениться на Елизавете, попользоваться Елизаветиным наследством от Новикова, а потом уже как-то Бог приведет ему в жены сиротку-воспитанницу. Тем более из науки Серковский уже знал, что женщины тоже люди и хорошо умирают.

Серковский тихонечко сказал Елизавете, что вот его пустая рука.

Потом Елизавета сказала, что пора бы позвать кого следует к Новикову.

Серковский опять не потерялся и сказал, что хорошо бы к Новикову никого не звать, а потерпеть до ночи и отнести покойничка в погреб. Пускай покойничек еще полежит, пока Серковский через хорошего человека подправит фаинскую метрику под слова, которые говорил Новиков кому следует со слов дуры-свахи. А когда фаинские бумаги выдадутся через Серковского вроде Новикову, тут Новиков вроде и отдаст Богу душу от нахлына чувств, а перед этим вроде словом при Серковском поручит Фаину Елизавете. Тем более Елизавета с Серковским всем на свете расскажут про свое счастье, и сиротке дадутся вроде воспитатели на добрую память и прочее. Новую бумагу спишут со старой, и все хорошо покроется.

И вот как-то уже получилось у Серковского с Елизаветой вынести Новикова и положить в погреб на холодное. Лед с прошлого года в погребе уже весь растекся, а холод еще был, хоть на льду покойничку лежалось бы совсем хорошо. Вот и сейчас папанинцы сильно хвалят лед, говорят, что лед полезный для всего на свете и для науки тоже.

Через сколько-то Серковский взял бумагу. Потом покойничка достали из погреба как живого.

Потом Новиков вроде умер.

Потом сказалось про счастье Елизаветы с Серковским и про Фаину тоже.

Потом Новикова положили в гроб с глазетом.

* * *

Пока гроб с Новиковым стоял на столе в самой большой новиковской комнате, Фаина ничего не ела. Тарелка б на столе поместилась, но Фаине в горло ничего не лезло, хоть с чистым сливочным маслом, хоть без.

Фаина обиделась на всех на свете, что мать на новиковский стол не ставили. Марию из покойницкой повезли в церковь, а потом на кладбище.

Когда поп брызгал на Марию, Фаина плакала сильней. Фаине было страшно, что мать забрызгают до мокроты и мать подумает, что она опять утонула.

Фаина занадеялась, что Новикова в церкви забрызгают до самой ниточной мокроты. Тогда Новиков до рая не успеет высохнуть, и матери будет приятно, что Новиков тоже утонул.

Раз Фаина взяла и положила сухую рубашку на мокрое полотенце, и рубашка потом взяла и вся на свете сделалась с желтыми разводами.

Марина научила Фаину, что сухое мокрому никогда не пара. Фаина подумала, что хорошо человеку быть не материей.

А дальше все начали жить дальше.

Серковский женился на Елизавете, а Елизавета вышла замуж за Серковского.

При Серковском Елизавета сильно похорошела, даже горб у Елизаветы смотрел веселей.

А Фаина при них обоих была Фаиной.

Серковский в душе сильно страдал от наступившего семейного счастья, потому что сам по себе привык к другому счастью и тем более в других домах. Но Серковский по своему опыту человека уже давно знал — если Бог дает человеку, человеку надо брать и тихонечко ждать, когда можно будет сбежать хоть куда.

Женился Серковский на Елизавете и начал сильно хотеть поскорей ехать к Баранидзе-племяннику.

Хотел Серковский поскорей, а получилось, что поехал не с бухты-барахты.

Серковский дождался писем про Баранидзе-племянника и его нехорошую подноготную от хороших людей из Ленинграда, который при царизме звали Петербург. Интересно, что Ленин тогда уже родился, но решил подождать до после Октябрьской революции.

Племянник Баранидзе шел от линии старшего брата Баранидзе-дяди.

Баранидзе как раз ждал хорошего места в самом Министерстве финансов, в Канцелярии по кредитной части. При царизме капиталисты любили брать себе кредиты. А где деньги берут, там как хотят, так и дают.

Племянник Баранидзе с самого своего детства стремился быть при таком месте.

Баранидзе-племянник был мужчина умный, тем более совсем ни на ком не женатый.

Папа Баранидзе-племянника умер за год до Баранидзе, который дядя.

Племянник сначала от родного папы получил хороший капитал, а потом от дяди. Сложилось один и один, и получилось два капитала в одни руки. Другой бы жил и ничего не делал, а Баранидзе был не другой и потому не знал себе покоя.

Особенно Баранидзе-племянник не знал покоя от коней, из-за того что сильно любил с ними играться. Играться с конями — это такое: кони сначала бегут, а потом прибегают. Какой конь первый прибежит, того получаются и деньги. Коням деньги не нужны, потому деньги даются человеку, который загадал на этого самого коня.

Баранидзе-племянник в основном умел загадывать правильно. Наверно, хорошо слышал конское слово. Но случалось и такое, что Баранидзе-племянник плохо расслышивал и тогда отдавал деньги из своих.

При царизме играть в коней было не стыдно, и много кто из буржуазии занимался подобным.

Но этого буржуазии было мало, и некоторые занимались отношениями не с женщинами, а с мужчинами. Баранидзе-племянник как раз был из некоторых и занимался с мужчиной из Атлетического общества.

При царизме мужчины тоже имели болезни. Некоторые имели хорошие болезни, а некоторые — плохие. Баранидзе-племянник опять как раз был из некоторых.

Если б Баранидзе-племянник был некоторый один раз — еще ничего, а два раза — уже сильно много.

И вот Серковский взял свой портфель на замочке и поехал в Петербург.

Баранидзе-племянник жил на Бассейной улице, в богатом доме, на втором этаже. Квартира у Баранидзе была вся в бархатах и канделябрах, а под потолком — люстра с электричеством.

Баранидзе-племянник пустил Серковского к себе.

Этот Баранидзе сам по себе был блондин. Серковский увидел в таком цвете привет от Баранидзе Фаине и заранее обрадовался.

Баранидзе спросил, в чем у Серковского дело.

Серковский начал рассказывать от «а».

Серковский рассказал Баранидзе про Марию и Баранидзе, про большую любовь с разных сторон, про мечты и прочее. Про руки рассказал и про последнее удовольствие тоже.