Читать книгу "Жена поэта - Виктория Токарева"

Михаил предпочитал интеллигентных скромных девушек в очках, но они ему не попадались. Такие девушки, как правило, сидят в библиотеках или дома, с мамой и бабушкой, а Михаил колесил небо из конца в конец. Он любил небо. Небо – это его пространство. Наверное, при первом рождении Михаил был птицей. И при втором – тоже. Ему и сны снились полетные. Как будто он стоит на вершине горы, внизу пропасть. Страшно. Но он знает, что оттолкнется и будет парить, как птица.

До Сургута полтора часа лету. Маршрут знакомый, сто раз проверенный. Приборы показывают все, что должны показывать: высоту, запас топлива, температуру за бортом и все остальное, необходимое для полета. Приборы – это глаза и уши. Без приборов самолет слеп и глух.

И вдруг… Не может быть! Не может быть, но есть. Все приборы выключились сразу и одновременно. Стрелки качаются на нуле.

– Перегрев, – определил Грач.

Такое случается. Придется лететь вслепую. Рейс хорошо знаком. Можно долететь.

Михаил проверил топливо. И вот тут стало ясно, что долететь нельзя. Топлива осталось на двадцать минут лета. Через двадцать минут моторы заглохнут. Самолет полетит вниз, как шкаф.

Как такое могло случиться? Существует предполетная подготовка. Топливо должно быть заправлено под завязку.

– Утечка, – глухо сказал Грач.

Михаил не испугался. Для страха, а тем более для паники не было времени. Надо успеть посадить машину. Любой ценой. За спиной восемьдесят человек и девочка в больших очках. Они ему доверились.

Михаил стал снижать скорость. Спустился ниже облаков.

Надо посадить самолет. Но куда? Самолет – не вертолет, который может сесть на любую площадку, хоть на крышу дома. Самолету нужна посадочная полоса. А под крылом – безбрежье лесное.

Вспыхивают вопросы: как такое могло случиться? Но Михаил гасит в себе эти вопросы. Они не конструктивны. Необходима полная концентрация. Необходимы железные нервы и удача. Удача – это Бог. А железные нервы – это он сам.

– Река, – произносит Грач.

Грач не успел испугаться. Он испугается позже, когда осознает. Если успеет осознать…

Внизу поблескивает река, как стальная лента. Придется сажать на реку, больше некуда. Михаил и Грач знают: посадка на воду – дело опасное. Только две такие посадки увенчались успехом – на Неву и на Гудзон.

Надо точно рассчитать угол посадки, иначе самолет зароется в воду, люди не успеют эвакуироваться.

Надо объявить: пусть все наденут спасательные жилеты. В салоне начнется паника, а паника будет высасывать энергию у пилотов.

– Полоса! – вскрикнул Грач.

Михаил увидел среди деревьев ленту посадочной полосы. Что это за полоса? Она нигде не обозначена, не учтена. Видимо, когда-то во времена Чкалова здесь была авиашкола. Потом ее закрыли, перевели в другое место, а полоса осталась. Но какова ее длина? Хватит ли для посадки тяжелого пассажирского лайнера? Никто не ответит. И некогда. Самолет уже садится. Сел. И бежит по полосе.

За спиной в салоне – тишина. Стюардесса не объявила о спасательных жилетах. Люди ничего не подозревают. А может, подозревают, но замерли от ужаса, от ожидания удара, который называется «жесткая посадка».

Светлана Грушко заснула сразу после взлета, прислонившись головой к иллюминатору, так что, можно сказать, она пропустила и даже не узнала про «вдруг», случившееся с самолетом.

Проснулась от толчка. Самолет пробежал всю полосу, ему не хватило трех метров. Он выехал передним колесом на почву и встал как вкопанный.

Сели.

Грач посмотрел в стекло и сказал:

– Одна жертва. Зайца сшибли.

Это была шутка. Нашел время шутить. Молодой еще, дурак.

Михаил хотел подняться с места, но не смог. У него отнялись ноги. Казалось, что их не было вообще. Он остался сидеть.

Люди спасены, а что делать с самолетом – непонятно. Как его эвакуировать? За хвост обратно на полосу не втащишь. И за нос – не затолкаешь.

Своих заслуг Михаил Пожарский не видел. Взлетную полосу постелил Бог. А он, Михаил, просто не промахнулся. Правильно посадил.

Михаил попробовал встать на ноги. Ему удалось. Ноги возвращались к нему, но были ватные.

Грач пошел в салон. Стюардесса Катя налаживала надувной трап. Грач стал ей помогать.

Люди ждали покорно, как овцы. Первым съехал Грач. Стал ловить последующих. Он их ждал в конце трапа и помогал встать с земли. Пожилые съезжали неуклюже, а детям было весело.

Физическая активность отвлекала от стресса и уравновешивала. Наконец все покинули самолет. Сбились в небольшую толпу.

Самолет стоял, как виноватая собака, утопив переднее колесо в грунт. Все чего-то ждали, включая самолет. Казалось, что и он чего-то ждет.

И тут в проеме аварийной двери появился Михаил Пожарский. Ноги вернулись к нему, но не полностью. Он стоял на слабых ногах и смотрел на людей. Они были похожи на беженцев из горячей точки. Он любил каждого. Он их спас, всех вместе и каждого в отдельности.

Все смотрели на Михаила снизу вверх. Композиция напоминала картину Иванова «Явление Христа народу».

Это в какой-то степени соответствовало действительности. Если бы за штурвалом самолета оказался другой летчик, он мог бы растеряться и грохнул машину об земь и люди разлетелись бы на фрагменты вместе с кусками металла. А сейчас они стоят под синим небом, среди зеленых деревьев, дышат сосновым воздухом и смотрят на спасителя. И тихо молятся, шевеля губами.

Михаил съехал по надувному трапу. А как еще? Не прыгать же прямо из самолета. Это высоко. На уровне второго этажа.

Толпа спасенных бросилась к нему. Окружила. Некоторые упали на колени, обнимали ноги Михаила. Те, кто остался стоять, целовали его руки и плечи.

К Михаилу подошла Светлана Грушко. Она подняла к нему свое маленькое личико в больших очках и сказала:

– Я про вас напишу.

Светлана написала статью. Ее напечатали в газете. А дальше было то, что Светлана увидела по телевизору своими глазами.

Михаил Пожарский стоял в Георгиевском зале Кремля, и президент привинчивал ему звезду героя. Михаил стоял в полной парадной форме, торжественный, смущенный и кудрявый. Красавец.

Здесь же, в Георгиевском зале, присутствовал еще один персонаж: сторож Серега – шестидесятилетний, пьющий. В данный момент времени он был абсолютно трезв, но лицо хранило следы образа жизни. В обязанности Сереги входило следить за посадочной полосой. Платили ему за это или нет, неизвестно. Но именно в это утро, о котором речь, Серега взял метлу и тщательно подмел полосу. Ветер закатил на полосу ржавую бочку. Серега ее откатил за пределы полосы. А через полчаса с грохотом опустилась с неба стальная птица. Если бы бочка попала под колеса самолета…

Серега полноправно сидел в Георгиевском зале и давал интервью. Он тоже поучаствовал в спасении людей, а значит, был герой. Мог бы и не подметать полосу. Кому она нужна, эта заброшенная полоса?