Читать книгу "Тайна генерала Каппеля - Герман Романов"

– Ваше высокопревосходительство, я понимаю, в каком сложном положении находятся ваши доблестные войска. И думаю, что в моих силах оказать всю возможную помощь…

Нижнеудинск,

командир 30-й стрелковой дивизии 5-й армии

начдив Лапин

– Фсе-таки мы их тогнали! Теперь не уйдут!

С неприкрытой радостью в голосе и с ощутимым прибалтийским акцентом в словах, скрипучим голосом произнес молодой командир в длиннополой кавалерийской шинели. На ее прожженном в нескольких местах от многодневных ночевок у костров рукаве у самого обшлага виднелись нашитые из кумача большая красная звезда и два ромба – знаки различия начдива. Так сокращенно в Красной армии именовали командиров дивизий, часто именуя их «начальниками».

Начдив был не просто молод, а возмутительно юн для столь высокой в военной иерархии командной должности. Латышу Альберту Лапиньшу, русифицировавшему свою фамилию в более удобную, было всего двадцать лет. Но такова любая революция, всем дерзким и агрессивным, стремящимся к кардинальным переменам она всегда открывает дорогу наверх, куда они устремляются, перепрыгивая через ступени за считаные месяцы, хотя в обыденной мирной жизни на такую карьеру уходят долгие годы.

В октябре 1917 года он вступил в красную гвардию, принял участие в московских боях с юнкерами, штурмовал Кремль. Через полтора года уже командовал полком, а после взятия Омска, столицы колчаковской Сибири, Лапиньшу доверили дивизию. И не зря – всю зиму его бойцы шли в авангарде Красной армии, неутомимо преследуя отступавших белых, наседая на арьергарды. И захватывая десятки застрявших на железной дороге эшелонов, набитых всяческим добром, так нужным для трудового народа. Отступавшие колчаковцы почти не сопротивлялись, хотя их было в несколько раз больше. Деморализованные целой чередой поражений, они совершенно не желали драться, лишь иногда затевали кратковременные перестрелки, стараясь отбиться от наседавших красных, и снова безостановочно драпали.

Тыл Белой армии был охвачен развернувшимся партизанским движением, казалось, что все выступили против Колчака и разом стали красными, только Лапин на этот счет не заблуждался. Слишком много было у революции случайных попутчиков, всяких там эсеров, меньшевиков и прочей «общественной» дряни. Да и сибирская партизанщина – та еще вольница, не признававшая никакой власти, грабящая и терроризирующая целые города, иной раз сжигая их напрочь, как тот же Кузнецк. И начдив не сомневался, что как только колчаковцы будут разбиты окончательно и бесповоротно вышвырнуты из пределов молодой советской республики, с этими анархистами придется кончать силою, устанавливая твердую большевицкую власть. Но пока терпел, наоборот, вливал партизанские отряды в свою дивизию, а там комиссары живо приводили их в порядок, устанавливая строгую революционную дисциплину пламенным словом, а если надо, и делом – пулей из «товарища маузера», чтобы другим бунтарям неповадно было.

С «попутчиками» Лапин не церемонился, у них даже силы не было – эсеровская пропаганда с призывом «кончать войну» поднимала на восстание целые полки, вот только мятежным солдатам было совершенно наплевать на новоявленную «розовую» власть. Так произошло в Красноярске, где к эсерам примкнул даже начальник гарнизона генерал Зиневич, объявивший себя сыном двух отцов – «рабочего и крестьянина». И вот уже месяц Лапин с удовольствием вспоминал свои слова, которые он отправил телеграммой этому перевертнику, что предложил ему от имени эсеров создать «коалиционное правительство», – «мавр сделал свое дело»!

С иркутским Политцентром местные коммунисты, получив поддержку партизан, тоже разобрались быстро, разогнав его по углам, где те и притаились, трепеща от страха. Так что в окончательной и скорой победе Лапин не сомневался – белые, массово сдавшиеся под Красноярском, реальной силы не представляли. Под командованием их главкома Каппеля, умирающего на глазах нижнеудинцев, было всего 25 тысяч офицеров и солдат, половина которых лежала на санях, больные тифом. Эта зараза истребляла их тысячами, Лапин видел станции и эшелоны, буквально забитые трупами. Так что иркутским товарищам ничего не грозит – вряд ли колчаковцы решатся штурмовать город и освобождать своего Верховного правителя Колчака. Они безостановочно удирают от его красноармейцев уже месяц и, скорее всего, прямиком в Забайкалье, где еще сидит атаман Семенов. Ну что ж – через три-четыре месяца 30-я дивизия ворвется в Читу и окончательно добьет этот сброд, мечтающий вернуть царя и глумящийся над трудовым народом.

Вот только догнать и уничтожить белых у Лапина не было возможности, на пути стояли интервенты, откормленные на обильной сибирской снеди морды, засевшие в набитых награбленным русским добром эшелонах. Они были неплохо вооружены Антантой и рассчитывали убраться в Приморье, нагло ограбив советскую республику.

Не вышло! Возмездие настигло и этих прихвостней мирового капитала, что попытался удавить революцию!

Первыми попали под удар поляки, они еще под Красноярском пытались отбиваться, пустив в дело бронепоезда. Но тактика борьбы с этими подвижными крепостями у красных бойцов была отработана – взорвав или повредив пути, что не давали бронепоезду маневрировать или уйти, артиллеристы кинжальным огнем расстреливали этих исполинов, превращая бронированных мастодонтов в обугленные от взрывов и пожаров остовы. И шли дальше вперед, стремясь догнать удиравших белых и пленив уже двадцать тысяч сдавшихся поляков, сербов, румын и прочей сволочи, что ценила свою жизнь и после первой же хорошей трепки покорно поднимала вверх руки.

И вот сегодня он снова догнал румын, что пытались отбиться под Тайшетом при помощи чешских бронепоездов. Эти мерзавцы не столько воевали, сколько уничтожали столь ценную железнодорожную инфраструктуру, взрывая мосты, водокачки и станции. Такое изуверство приводило его красных бойцов в бешенство – они воочию видели, что творят наглые иноземцы с русским достоянием. И дрались с неимоверным ожесточением, раз за разом опрокидывая интервентов, что бросали свои застрявшие в гигантской пробке эшелоны и удирали на восток. А красноармейцы шли за ними – и теперь будет снова бой!

Верхнеудинск,

командующий Чехословацким корпусом

генерал-майор Сыровы

Генерал тупо смотрел на картонный лист с ровно наклеенными строчками телеграфной ленты. Смысл изложенного на ней никак не мог понять разум, разом опрокинув все его представления, надежды и замыслы. И когда Сыровы осознал, что произошло, он не смог сдержать обуревавшие его чувства, дав волю безудержному выплеску внезапно нахлынувшего бешенства, но с изрядной примесью подкатившего в тот же момент страха.

– Проклятый мертвец! Он взял нас за горло!

Генерал чуть дрожащими от волнения пальцами передал лист Богдану Павлу. А сам, немного успокоившись, стал размышлять над кардинально изменившейся ситуацией. Прхала в своем донесении был краток, но ситуацию обрисовал четко. Кто бы мог подумать, что белые, еще неделю назад униженно просящие открыть для отступающих войск пакгаузы в Нижнеудинске, станут совсем другими и станут не просить, какое там, или требовать, а вот так просто и решительно действовать.