Читать книгу "Солнечный ветер - Валерий Рощин"

Военно-воздушная база Ванденберг находилась на берегу Тихого океана в западной Калифорнии. На относительно ровной местности располагались первоклассный аэродром, стоянки 14-го авиаполка, база 30-го космического авиакрыла и 381-й тренировочной группы, а также Западный стартовый испытательный полигон, с которого периодически (иногда с частотой по два-три в неделю) производились запуски спутников для военных и коммерческих организаций. НАСА неоднократно заверяла американскую и мировую общественность в том, что с Ванденберга пилотируемые запуски никогда не осуществляются.

– Спутник, – поерзал на сиденье Анисимов. – Но есть одна интересная деталь.

– Какая?

– По официальному докладу НАСА задачей старта является выведение в ближний космос спутника связи для военно-морского флота США.

– Ну? И что интересного в этой детали?

– На самом деле, Георгий, «Титан» вывел на орбиту аппарат, весьма напоминающий «Джемини».

Береговой насторожился. Повернув голову, он нетерпеливо посмотрел на заместителя и переспросил:

– «Джемини»?! Но это же раритет! Откуда они его откопали? Он в шестьдесят шестом слетал в космос последний раз!..

– Я тоже был крайне изумлен данным фактом и попросил представителя разведки еще раз перепроверить сведения, – сказал Николай Павлович. – Завтра в пять утра будем знать точно…

* * *

В основном рабочем помещении станции негромко работало радио.

– …Несколько дней назад совершил свой первый полет новый советский тяжелый транспортный вертолет Ми-26. Машина создана по классической одновинтовой схеме с восьмилопастным несущим и пятилопастным рулевым винтами, – увлеченно рассказывал диктор. – Экипаж вертолета состоит из шести человек. Максимальная взлетная масса – пятьдесят шесть тонн, а максимальная полезная нагрузка, которую он может взять на борт, – до двадцати тонн…

Ритвицкий полностью оклемался: давление нормализовалось, голова не болела. Пока он приходил в себя, Сергеев позанимался на велоэргометре, расположенном на «потолке» станции; после занятий спортом «принял ванну» и предложил товарищу поужинать. Тот согласился.

– Не нравятся мне твои обмороки, Влад. Чем ближе подходит объект и чем глубже ты пытаешься вникнуть в последствия его появления, тем дольше тебя приходится откачивать. Так недолго и навсегда остаться в нирване. В общем, пора перейти к народным средствам лечения…

Произнеся это, командир выудил из личных вещей пластиковую фляжку с наклеенным на боку куском медицинского пластыря. На пластыре значилось: «Элеутерококк-К».

– Что это? – удивился Ритвицкий.

– Читать умеешь?

– Умею. Только слабо верится. Его ж понемногу принимают – по тридцать капель.

– И правильно, что не веришь, – засмеялся Сергеев. – Это коньяк. Но принимать мы его будем тоже по тридцать капель или по два глотка – чтоб на подольше хватило.

Он отвинтил крышку и дал товарищу понюхать содержимое…

Официально употреблять алкоголь в космосе большое земное начальство запрещало. Однако на протяжении всей истории освоения околоземного пространства, за исключением разве что первых трех-четырех лет, космонавты исправно нарушали данный запрет. Начальство подозревало об этом, но мер не принимало и не препятствовало нарушениям. Зачем? Алкоголиков и злоупотребляющих в отряде космонавтов отродясь не держали – строгие медики вычислили бы их моментально и не подпустили бы к отряду на пушечный выстрел. А здоровому человеку алкоголь в правильных пропорциях и по мере необходимости был необходим. В небольших количествах он неплохо успокаивал нервы, расслаблял, позволяя отдохнуть и выспаться.

Обычно советское телевидение, вещая в новостях об очередной стыковке пилотируемого корабля с орбитальной станцией, смаковало следующие кадры: открывался люк стыковочного узла, и в недра станции вплывали члены экспедиции посещения, коих радостно встречали местные аборигены-долгожители. Улыбки, шутки, крепкие объятия, брифинг на борту; приветы от тех, кто остался и ждет на Земле…

На самом же деле действия космонавтов после стыковки корабля со станцией и проверки стыковочного узла на герметичность были несколько другими.

Экипаж станции, не открывая люка, вежливо интересовался, с чем прибыли гости. Если из «Союза» по внутренней связи говорили, что ни с чем, то прибывшему экипажу с той же вежливостью советовали отстыковаться и лететь дальше.

Для открытия люка требовался специальный «пропуск» на станцию. И данный пропуск везли с собой все экспедиции без исключения. После двухминутных переговоров люк приоткрывался, и в пространство станции вплывала бутылка коньяка. Лишь после этого разрешалось войти экипажу новой экспедиции. Коньяк распивали тут же: бутылка шла по кругу, и прибывшие космонавты полноправно «прописывались» на станции. Телезрителям, разумеется, этих подробностей не показывали. Зачем? Пусть остаются в сладком неведении.

– Боже… Точно коньяк!.. – закатил глаза Рита. – И, судя по аромату, – отличный.

– Это настоящий армянский «Ахтамар» десятилетней выдержки.

– Ого! Небось рублей двадцать за бутылку отвалил?

– Двадцать восемь за семьсот миллилитров.

– Точно настоящий…

Друзья выбрали на ужин овощной салат, говяжий язык с отварным рисом и по паре кусочков специального не разлетавшегося на крошки хлеба. Перед трапезой каждый выпил по глотку коньяка, выдавливая его из мягкой пластиковой фляжки. Через минуту по телам разлилось приятное тепло.

– …Сегодня с кладбища небольшого селения Корье-сюр-Вевей, расположенного неподалеку от швейцарской Лозанны, был похищен гроб с останками великого комика Чарли Чаплина, – по-прежнему тараторил из динамиков диктор. – Связавшиеся с вдовой похитители потребовали баснословный выкуп в размере шестисот пятидесяти тысяч долларов. Полиция Швейцарии приступила к расследованию происшествия…

– Давай его выключим, – предложил Ритвицкий.

– Надоел? – потянулся к ручке на пульте Сергеев.

– Хочется побыть в тишине.

Радио замолчало. Покончив с салатом, выпили еще по глотку и приступили к основному блюду. Командир проверил надежность закрытия пробки и спрятал фляжку в стенной шкафчик.

– Хватит на сегодня, – сказал он.

– Да, расслабились, и будет, – согласился Рита. И добавил: – Что-то «Заря» нас не донимает расспросами.

– Еще вся ночь впереди.

– Думаешь, будут доставать и ночью?

– Запросто. В полете с Байдуковым один отказ случился тоже не в процессе контакта с объектом, а позже часа на два.

Вздохнув, Ритвицкий признался:

– Не люблю, когда беспокоят ночью.

– Почему?

– Пару лет назад в моей квартире раздался ночной телефонный звонок. Звонил оперативный дежурный. Виноватым голосом он сообщил, что получил телефонограмму, в которой говорилось о смерти моей мамы. Во время сна мои способности выключаются, и я не в состоянии предугадать даже самых очевидных событий. Это добавляет неожиданности и… ужаса. Почти до утра я просидел на кровати, глядя в темноту и ни о чем не думая. Просто сидел с пустой головой, пока не заработал будильник. А лет за десять до этого похожим образом меня известили о гибели отца. Он не жил с мамой, но поддерживал прекрасные отношения и с ней, и со мной. В ту ночь он поехал на рыбалку и заснул за рулем. Помню, его смерть меня ошеломила; будто кто-то булыжником сзади по башке ударил. С тех пор дико ненавижу ночные звонки – что по телефону, что в дверь. По молодости, конечно, все было по-другому: друзья и подружки звонили круглосуточно. Я бежал к аппарату под добродушное ворчание родителей. Но прошло время и сейчас мне точно известно, что звонок после ноля часов хороших известий не принесет. Каждый подобный сигнал отрезает здоровенный кусок моей жизни.