Читать книгу "Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной - Ольга Арефьева"

Аудиенция окончена

И пошел он к Бабе Йоге, и сказала она ему: выйди в каменное поле, засей его своим семенем, вырастут из него солдаты, всех победят и потом тебя убьют, и никому от этого счастья не прибавится. Будет это нескоро, но раз предсказано, значит, зачем-то надо. Как сделаешь ты, дурачок, так через тебя и решится, а я ни при чем, мне ваш мир давно не свой, я только инструмент бесстрастный в руках судьбы. Если сможешь остановиться и не делать этого — молодец будешь. Тогда еще раз приходи, позу лотоса покажу. А теперь иди и не беспокой меня боле, аудиенция окончена.

Пока она говорила, становилась всё моложе.

— Ну что ж, иди отсюда, только переспи со мной напоследок, — добавила она вдруг совсем другим, молодым голосом.

Он уже давно смотрел на нее с вожделением — она сняла одежду и легла на стол среди своих игрушек, раздвинув ноги. Боковым зрением он увидел, что она стоит рядом, а вовсе не лежит на столе, но было поздно. Его глаза притянулись к отверстию между ног, он увидел, что это воронка, которая затаскивает его с огромной силой в светящийся темно-красный тоннель — и он несется по нему всё быстрей.

Он нашел себя идущим по дороге. В одной руке был мешочек с семенами, в другой оказался собственный член. Он заглянул в мешочек, увидел в нем лужицу полупрозрачной жидкости, понял, что это его сперма, покраснел и оглянулся. Никого вокруг не было, он торопливо застегнул штаны и почти побежал по тропе, держа мешочек в руке. Он искал каменное ноле.

Затея удалась

Ефросинья весело рассмеялась: затея удалась! Ей понравилось быть Бабой Йогой. Она научила Большого прикидываться шубой при чужих, потом посмотрела на кухонный театр — чайники, половники, терки — и запомнила, что хочет еще и им придумать спектакль. Ей было то смешно, то грустно. Она закинула ногу за голову и посмотрелась в зеркало в таком обрамлении. Игрушки толпились вокруг. Большой сопел у потолка, в зеркале они все вместе выглядели семейным фото маленького зоопарка. Она попробовала еще несколько поз йоги, потом собрала корзинку с пледом и ужином, надела юбку из сливок и клубничную кофту, залезла в зеркало, покривлялась оттуда, маня за собой растерянное стадо своих глупых созданий. Они плющили морды о стекло, стучались пуговицами глаз и растерянно оглядывались то туда то сюда в поисках хозяйки в комнате. Она посмотрелась в зазеркальце: там время было параллельным, а она выглядела симпатичней, чем казалась. Еще немножко подразнила зверюшек, помахала им рукой, погрозила пальцем, покрутила сливочной юбкой, показала язык и потихоньку пошла прочь, приняв благообразный вид. Прошла через отражение комнаты за спины отражений игрушек открыла дверь, запустив солнце на половик, втянула носом воздух и вышла из дому. «От крыльца пусть тянется лесная тропка», — решила она и пошла по поляне, потом в тень сосен — и дальше в пронизанный солнцем лес.

Темная сторона

Хотела быть хорошей, но возможность быть плохой была ей не менее дорога.

«Это всё равно что выбирать между правой и левой сторонами тела», — было записано в дневнике любовных похождений. Ей захотелось побаловать свою темную сторону. Она нарисовала себя на теплом и украсила пылинками. Падали косые тени, темная сторона была красивее светлой. Она попрыгала в высоту, а потом в ширину. Вдоль дорожки и поперек. Все ей шло, даже воздух. Несвежей была одна лишь память. Спрячься в меня, — кивнула Ефросинья памяти и стала деревом.

В обрамлении кружащихся насекомых она выглядела древесной святой. Деревом-молитвенником, лучшим на поляне. Другая ее сторона была темна и извилиста, но одна половина не существовала без другой. Она вцепилась ногами в землю и пошевелила ветками. Неточно, — написал письмо ей кто-то на другом конце мира. Она зазеленела улыбкой и не приняла всерьез. Между пальцами были листья. В голове зачесалось от птицы. Она надела несколько набекрень легкий ветерок и вытянула себя между небом и землей. Посмотрела в будущее и увидела, как пришли лесорубы, и дерево умерло, чтобы стать книгой. Так, как будто бы исчез зуб. На его месте не осталось ничего кроме дупла. Уход закончился полной обнаженностью. Без коры. Горькие чернила уже были приготовлены для бумаги, которой еще не было.

«Не будь забором! — сказала она себе. — Будь книгой, это лучшая участь изо всех вариантов смерти! Хорошо, что это только запись».

Я и Левая

Она села на землю, взяла ручку в ногу и начала писать себе письмо: «Милая Ефросинья! Нас тут двое: я и Левая. Мы похожи друг на друга, но в чем-то противоположны. Спасибо тебе, что ты есть у нас. Мы тоже рады, что есть у тебя, хотя иногда устаем. Если можно, подари нам на Рождество новые стельки». Она чуть заулыбалась и переложила ручку в другую ноту. Нога написала вот такую историю: «Носки были влюблены друг в друга. На день они расставались и работали по разным ботинкам, им лишь урывками удавалось коснуться друг друга. Зато ночью они складывались вместе и обнимались до утра. Когда один носок потерялся, другой остался один и понемногу умирал. Его тело было связано спицами, а смысл становился всё более разрывным. Он БЫЛ, а хотел бы находиться в настоящем. Он воображал, как его, одинокого, сдадут в утиль, стал полосатым от горя и тихо шептал: пропустите меня в ботинки!»

Ефросинья засопела от сочувствия и бросила ручку. Еще недавно она ревновала носки к ботинкам, а сегодня любила свои конечности как нечто изначальное. У ног была своя воля, хотя до них часто не доходили руки. Но на днях она отметила день рождения правой ступни и угостила ноги новыми узорами.

Воздух встал неподвижно, насекомые замерли в полете. Она чуть проголодалась и достала из-под камня вредную тетрадку со вкусом чупа-чипсов, изрисованную заносчивым почерком Иеронима.

Мимолетные строки некоего Иеронима Инфаркта

Поссорился со своей печенью.

Стыдился быть похожим на себя.

Выжигал взором на дощечке.

Спрятал Христа за пазухой.

Сидел на жидком стуле.

Рисовал на памперсах, но чернила впитывались.

По-ленински приседал.

Отвечал фамилии Блох.

Изменил имя на Темофей, потом гордо передумал.

Шагал головой.

Имитировал стихи.

Выпаривал янтарь на плите, хотел достать из него муху.

Любил недовкусные бутерброды.

С детства мучительно мечтал о блинах.

Делал припарки мертвым.

Подменил в магазине булочку на надкусанную.

Не стал жить в телефонной будке.

Пытался умереть заочно.

Дозвонился до своей задницы.

Сдал свои сны в утиль.

Изумлялся за деньги.

Неброско восторгался.

Купил себе новые нервы.