Читать книгу "Крымская кампания 1854-1856 гг. Восточной войны 1853-1856 гг. Часть 3. Противостояние - Сергей Ченнык"

Во время упомянутой выше беседы с Тотлебеном, Наполеон III, которого эти мысли мучили как минимум уже три года, прямо спросил Эдуарда Ивановича: «Скажите, возможно ли было, по вашему мнению, овладеть северным укреплением немедленно после Альминского боя?».

Думаю, что ответ последнего сильно расстроил императора: «Северное укрепление имело слабую профиль, было не сильно вооружено, занято одним батальоном пехоты и поддержано двенадцатью батальонами флотских экипажей, которые только что были сформированы с судов и неудовлетворительно вооружены. Если, ваше величество, после Альминского сражения значительные силы союзников были бы направлены вслед за нашими отступающими войсками против северного укрепления, то штурм увенчался бы, по всей вероятности, успехом».

Тотлебен прав, уж кому, как ни ему знать то, что действительно скрывалось за теми, казавшимися грозными фортификационными новообразованиями, столь озадачившими подходившего неприятеля.

Если бы императору доложили, что некоторые оборонительные сооружения Севастополя не выдерживают «атак» домашних животных, он, думаю, был бы расстроен еще больше. Действительно, у севастопольцев еще на слуху рапорт, в котором один из военных чинов инженерного ведомства просил полицмейстера «принять зависящие меры против козла, принадлежащего священнику, который уже в третий раз, в разных местах на правом фланге Малахова кургана, рогами разносит оборонительную стенку». В свою очередь полицмейстер издал приказ, запрещавший выпускать скот на улицу, «так как он разрушает городские укрепления».

Но это все более анекдот, реальность была скорее грустной, нежели смешной: из семи верст оборонительной линии Северной стороны к концу 1853 г. была построена только четвертая часть. Но и на той вооружение почти отсутствовало. В результате не только эти укрепления, но и береговые батареи могли стать легкой добычей неприятеля.

Как бы то ни было, «по непонятным причинам союзники отказались от штурма наиболее слабой Северной стороны».

То, что смог сделать козел священника, у них не получилось.

Еще в первые дни кампании, когда противник только высадился в Крыму, и не было ясности ни в ходе, ни в исходе первых дней, а в воздухе витало священное русское «авось», предприняли попытку укрепить Северную сторону. Работы сводились к утолщению брустверов и дефилированию внутренности укрепления. Темп был настолько медленным, а предполагаемый объем таким большим, что, по мнению Тотлебена, «…они могли быть окончены не ранее, как по истечению нескольких месяцев».

Идея заставить союзников без единого выстрела оставить в покое Северную сторону Севастополя зиждилась на гениальной простоте. Понимая, что одно лишь, пусть и мощное укрепление, не является препятствием, способное задержать союзные войска, рискни они атаковать Северную сторону, Тотлебен лишь развил имевшийся сильный опорный пункт в крепкую фронтальную позицию. Считая бессмысленным расходовать рабочую силу на одном месте, он принял решение расширить оборонительную линию системой полевых укреплений, опирающихся своими флангами на Северное укрепление, чтобы иметь возможность, расположив в них наибольшее количество батарей и стрелков, артиллерийским и ружейным огнем взять под обстрел всю прилегающую местность. Другие фланги предполагали опору на естественный рельеф, на места, исключавшие применение больших масс пехоты. При этом, оборонительная позиция сокращалась до минимальной, а неприятель принуждался растягивать фронт, рассеивая силы. В основу инженерного плана Тотлебен положил идеи своего учителя Теляковского: «Я ничего нового не создал, — писал ему Тотлебен, — я только, Аркадий Захарович, проводил ваши идеи в жизнь».

Генеральная суть замысла состояла в том, чтобы направить неприятельское наступление по маршруту оставившей Севастополь армии с последующим выходом на южную сторону. В полном соответствии с идеей Клаузевица: «Располагаясь за сильными укреплениями, мы заставляем противника искать решение в другом месте».

Выигранное время планировали использовать для усиления полевыми укреплениями Южной стороны Севастополя.

В пользу русских обращались как минимум три фактора, идеально удовлетворявших (по Лееру) тактическим требованиям к местности:

- наличие нескольких уже имевшихся сильных укреплений, в первую очередь Северного.

- рельеф местности, позволявший сократить протяженность оборонительной линии, а следовательно и временные затраты на ее возведение. Этот же рельеф перед позицией позволял почти все время держать подходившего неприятеля под артиллерийским огнем.

- наличие вооружения, необходимого для оснащения позиции, в том числе снятого с кораблей и имевшегося после разоружения не использующихся батарей.

Мы вскоре увидим, настолько точен расчет выдающегося военного инженера. Тотлебен стал тем человеком, которому удалось сгладить грубейшие просчеты Меншикова, допущенные им еще до начала боевых действий в Крыму и порожденные, прежде всего, неумением главнокомандующего скоординировать действия флота и армии. Это было, увы, вечным слабым звеном российской военно-стратегической мысли. В результате, требуя полного и исключительного единства, они проводились в порядке междуведомственного компромисса, и высадка встретила разрозненное сопротивление армии и флота, без шансов на успех и на суше, и на море. Оборона берега была задачей и армии и флота, но для обеих одинаково второстепенной. Теперь же предстояло оборонять и крепость, и берег, притом делать это силами и армии, и флота.

Когда же союзники обнаружили свое главное намерение — взять Севастополь, выяснилось, что слабо укрепленная с суши крепость, без малейшего преувеличения, беззащитна (из 7 верст оборонительной линии к началу войны вчерне была возведена только четвертая часть), а укреплять ее некому. В мирное время строительные работы выполнялись инженерными командами и их военно-рабочими ротами, прикомандированными морскими командами и подрядчиками.

В военное время этого под руками не оказалось. Вместо строительных подрядчиков в наличии имелись лишь войска, после Альмы рассеянные по окрестностям, местное население, более озабоченное собиранием своих пожитков и желающее лишь одного — скорее уйти из города, пока над крепостью не засвистели первые ядра и, правда, вполне организованные морские команды.

Кроме того, случилось то, что уже сказалось на ходе Альминского сражения. Как и там, так и здесь в распоряжении войск не оказалось нужного числа шанцевого инструмента.

Я понимаю, что читателям двух первых книг словосочетание «шанцевый инструмент» уже набило оскомину, но так уж получается, что Севастополь союзники не взяли сразу не благодаря героизму удаляющихся от него войск, а благодаря настойчивости Тотлебена и его последовательности в вопросах обеспечения фортификационных работ. Основным оружием первых месяцев обороны были не столько пушки и ружья, сколько лопаты, кирки, ломы и носилки. Впервые за много лет, казалось, уже утраченное русской армией сильное свойство быстро и крепко укрепляться на местности возрождалось под Севастополем.

Впервые проблема с инструментом «всплыла» 17 августа 1854 г. когда Меншиков, выполняя требование Николая I об усилении именно сухопутной обороны крепости в связи с опасением возможного десанта союзников в Крым, запросил строителя Севастопольской крепости инженер-генерал-лейтенанта Павловского о наличии и состоянии инструмента, необходимого для выполнения фортификационных работ в большем объеме на сухопутной линии.