Читать книгу "Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней - Элисон Мэтьюс Дейвид"

Мы провели тщательный анализ изумрудно-зеленого шелкового платья, хранящегося в частной коллекции в Австралии (ил. 8 во вклейке). Его владелица великодушно согласилась прислать платье в Канаду для участия в выставке «Жертвы моды» в Музее обуви Bata (июнь 2014 – июнь 2016), где я выступала сокуратором. Она также разрешила нам подвергнуть три небольших фрагмента подкладки разрушающему действию рентгеновской флуоресцентной спектроскопии с полным внешним отражением, чтобы определить точное количество мышьяка и других химических элементов в ткани. Пришлось принять во внимание, что мышьяк и свинец накладываются друг на друга в спектре, усложняя интерпретацию результатов[274]. Кроме того, мышьяк традиционно использовался в музеях в качестве пестицида, однако это платье никогда не попадало в музейные коллекции[275]. Результаты анализа показали наличие в ткани меди, цинка, свинца, железа, брома, калия и серы, а также небольшого количества мышьяка. В исследованных нами туфлях из Музея обуви Bata также обнаружилось большое количество олова, что вполне объяснимо, ведь плавление олова было основным источником белого мышьяка. Мы до сих пор не знаем наверняка, что стало с мышьяком за эти 150 лет: вымылся или улетучился; содержали ли когда-то эти предметы одежды достаточно мышьяка, чтобы представлять угрозу для здоровья их создателей и владельцев. Безусловно, зеленый цвет местами выцвел и пожелтел, а более светлый образец ткани содержит меньшее количество мышьяка, чем яркий[276]. Другое зеленое платье, сшитое в 1860-х годах, из коллекции отдела исследований моды университета Райерсона также содержало медь и мышьяк. Думаю, что многие предметы модной одежды того времени, скорее всего, показали бы не менее интересные результаты. Вопрос о количестве мышьяка в одежде XIX-XX веков требует дальнейшего исследования и научного анализа.

Зеленый цвет подвергся настолько массированному давлению, что некоторые его оттенки были отвергнуты обществом и, в конце концов, вышли из моды. В 1870 и 1880 годах инженер-строитель Генри Карр, автор книги «Наши домашние яды», выдержавшей три переиздания, отмечал, что публика узнавала этот особый тон и потребители, «как правило», заявляли: «Это не мышьяковый зеленый»[277]. Гендерная политика, сама заметность мышьякового цвета как такового и вызываемые им уродующие красные коросты и нарывы на коже вскоре лишили его былой популярности и привели к забвению. Врачи, химики, женские инициативные группы и пресса смогли в полный голос заявить о вреде использования соединений мышьяка в производстве товаров широкого потребления, что подняло волну арсенофобии, которая впечатляет нас и по сей день[278]. Ко второй половине 1860-х годов оттенки более темного синевато-зеленого заменили собой яркий изумрудно-зеленый цвет. Например, в 1859 году был запатентован минеральный зеленый пигмент Vert Guignet (зелень Гинье), или виридиан, вскоре ставший безопасной альтернативой мышьяковой зелени[279]. Однако история мышьяка и других токсичных красок на этом не кончилась. На бельгийской модной иллюстрации начала 1860-х годов рядом с красавицей в в буквальном смысле ядовитом зеленом наряде изображена женщина в платье с элементами только что изобретенного оттенка фиолетового, который, по иронии судьбы, в ранней своей рецептуре тоже содержал мышьяк (ил. 9 во вклейке). На этих кукольного вида женщинах мы видим искусственные цветы из уже знакомого нам Maison Tilmans и платья от Maison Gagelin, где Чарльз Фредерик Ворт, «отец высокой моды», продавал самые модные оттенки шелковой ткани до тех пор, пока не открыл свое собственное дело. Хотя на этой картинке они поставлены рядом, арсенофобия и дурные отзывы в прессе помогли новым розовато-лиловым и фуксиновым краскам затмить долгое владычество мышьяковой зелени в моде на одежду и декор интерьера.

Глава 4

Опасные краски: смертельная радуга

20 марта 1904 года в г. Толедо, штат Огайо, умер молодой, здоровый, «крепкого телосложения» продавец двадцати двух лет от роду ростом 175 см и весом 72,5 кг[280]. Вскрытие показало, что за несколько дней до гибели он купил на распродаже новую пару ботинок со скидкой. У них были черные носы из лакированной кожи и желтовато-коричневый тканевый верх. Вполне возможно, что они выглядели как пара американских мужских ботинок 1920-х годов из коллекции Музея обуви Bata. Не вполне довольный своей покупкой, молодой человек покрасил светлый тканевый верх ботинок жидкой «ваксой», купленной в Чикаго, чтобы в тот же день отправиться в них на «вечер танцев». Он не знал, что черная краска содержала нитробензол, обычный компонент «анилиновых» красителей. В нетерпении он надел ботинки, не дав краске окончательно высохнуть, и запачкал черным стопы и лодыжки. После танцев молодой человек с четырьмя или пятью друзьями отправился в кафе, где выпил несколько кружек пива, закусывая сыром и крекерами. Вскоре ему стало плохо, его стошнило, и он потерял сознание, после чего его сопроводили домой в экипаже. Друзья подумали, что он всего-навсего выпил лишнего, но сосед по комнате этого несчастного, в конце концов, вызвал врача, который и констатировал смерть около пяти часов утра, всего лишь через четыре с половиной часа после обморока. Исследование ведущего специалиста по производственной гигиене Элис Гамильтон дает основание предположить, что смерть продавца мог вызвать еще один фактор: действие нитробензола «значительно усилилось за счет выпитого алкоголя»[281]. Пиво и вакса смешались в смертельный химический коктейль. Несмотря на всю чудовищность произошедшего несчастного случая, ровно два десятилетия спустя четыре студента Мичиганского университета отравились нитробензоловой краской для обуви. Одному из них, Джорджу Стэнфорду, студенту стоматологического факультета, потребовалось два переливания крови, чтобы выжить[282]. Власти изъяли краску со складов, но это был далеко не последний случай отравления красителями из будоражащей химической палитры «окаянных оттенков», которые к концу века проклинали люди Викторианской эпохи. Они сетовали на то, что «в репертуаре законодателей мод до сих пор живы яркая краснота, цианозные ужасы зеленого, мертвенная бледность сиреневого и уродство лилового»[283].