Читать книгу "Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб"

В декабре начались зачеты. Мы так упорно и старательно работали, что почти все сдали их на «отлично», и Солдатенко, довольный, улыбающийся, сказал:

— Теперь, товарищи, приступим к полетам на «Ла-5». На них и вылетим на фронт.

6. «Ла-5»

Нас перевели на другой учебный аэродром. И там-то в морозные январские дни мы начали полеты на истребителях «Ла-5». Я не отходил от самолетов, рассматривал их со всех сторон. Крепкие, тупоносые машины стояли в ряд, все одинаковые, одна к другой. Но у каждой машины были свои, неуловимые с первого взгляда особенности.

Утром, перед первым самостоятельным вылетом, я подошел к своему самолету и приветствовал его по всем правилам, как командира. Сделал это я не шутки ради, а серьезно. Мои учителя привили мне чувство глубокого уважения к машине. Самолет словно говорит человеку: «Изучишь меня — буду служить тебе. Станешь относиться небрежно — накажу тебя».

Я боялся, что ребята увидят, как я приветствую машину, и будут смеяться. Оглянулся — нет, все стоят у своих самолетов и поглощены предстоящим вылетом. Каждому хотелось отлично провести полеты на новой машине.

Мы, молодежь, очень любили командира второй эскадрильи старшего лейтенанта Гладких — опытного летчика, простого, душевного человека. Он был невысок, приземист; вздернутый, короткий нос придавал его лицу что-то детское. Гладких подружился с нами и охотно делился своим опытом. Я очень жалел, что не попал к нему в эскадрилью. Он часто говорил нам:

— Знаю: молодому, даже хорошо подготовленному истребителю бывает нелегко провести первый воздушный бой. Молодой летчик стремится сбить врага, но осуществить это желание в первых воздушных боях ему трудно. Я иной раз беру к себе ведомым неопытного летчика, чтобы на практике показать ему, как надо действовать.

И Гладких рассказывал какой-нибудь интересный, поучительный эпизод.

Мне очень нравился надежный, мощный мотор на «Ла-5», и я много возился с самолетом. Петро, проходя мимо, кричал мне подмигивая:

— Ну что, Ваня, на этом самолете дадим фрицам жару!

7. Наш «батя»

Когда мы начали вылетать, больше всех, кажется, волновался Солдатенко. Он бегал провожать и встречать каждого летчика. Не успел я вылезти из машины после первого полета, командир подбежал ко мне, крича еще издали:

— Поздравляю, товарищ старший сержант! Очень рад!

Он пожал мне руку.

— Все летчики хорошо летают, — уже на ходу добавил он и побежал встречать самолет Амелина.

Он именно бегал: ему непременно надо было встретить каждого. Мы его называли «батей», и он действительно по-отечески относился к нам.

«Батя» был настоящий командир — учитель, наставник, воспитатель, требовательный, беспощадный к ротозеям, нарушителям дисциплины, готовый помочь делом и словом каждому, кто работает добросовестно. Мы его любили, уважали, прислушивались к его словам. Это был человек, о котором принято говорить — «душа полка».

Мне предстояло сделать последний тренировочный полет, но вызывала сомнение работа мотора.

Подошел командир эскадрильи:

— Товарищ старший сержант, почему медлите? Вам сказано: сделать два полета.

Слово командира — закон. Влезаю в кабину. Проверяю ее. Взлетел. Набрал высоту пятьдесят метров. Вдруг чувствую — с мотором что-то неладное. Скорость падает. Дал ручку от себя и перевел самолет в планирование. Нажал кнопку на уборку шасси. Впереди — большой массив леса.

Я быстро отвернул в сторону, стремительно выбрал самолет из угла планирования и сел на фюзеляж в снег. Толчок был основательный, и я сильно стукнулся головой. Но боли не почувствовал. Выскочил из самолета и обежал его вокруг, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Почему-то опять влез в кабину и только тогда почувствовал острую головную боль и закрыл глаза. Когда снова открыл их — увидел Солдатенко, Гаврыша, Габуния. Побледнев от волнения, Габуния кричал:

— Ты жив, цел, Вано! Как хорошо! Солдатенко озабоченно спрашивал, что у меня

болит.

Видя его внимание, я даже повеселел, но меня мучила мысль: может быть, я виноват в аварии?

Они бережно вытащили меня из кабины, положили в машину и отвезли в санчасть.

Вечером у меня поднялась температура, и я был в унынии оттого, что выбыл из строя. Солдатенко пришел навестить меня. Помню, как беспокойно, отечески смотрел он на меня, поправлял лед на моей голове и тепло говорил, словно читая в моих мыслях:

— На фронт лететь пора, некогда тебе отлеживаться. Поправляйся поскорее да не унывай. Все пройдет, ты крепкий.

Слова любимого командира как будто оказали целебное действие. Я приободрился и через несколько дней совершенно поправился.

Мотор был вскрыт. Выяснилось, что обороты упали из-за отказа в работе одного агрегата.

Недаром наш командир обращал внимание на быстроту действий в воздухе! Не будь ее у меня, я бы разбился. Благодаря быстроте действий неплохо произвел вынужденную посадку.

8. Готовимся к вылету на фронт

25 января у нас большой праздник — зачитывается приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Юго-Западного, Южного, Донского, Северокавказского, Воронежского, Калининского, Волховского и Ленинградского фронтов. Гитлеровская армия под Сталинградом разгромлена. Блокада Ленинграда прорвана. Освобождено множество наших городов и населенных пунктов. 2 февраля — новый приказ товарища Сталина, на этот раз войскам Донского фронта: успешно завершена ликвидация окруженных под Сталинградом вражеских войск.

Закончилась историческая Сталинградская операция, так блестяще проведенная по замыслу и под руководством товарища Сталина.

Мы готовимся к вылету на фронт. К нам прибыли новенькие самолеты «Ла-5». Они построены на трудовые сбережения земляков Валерия Чкалова, и на их борту — надпись: «Имени Валерия Чкалова». Как много благородных мыслей рождает имя великого летчика нашего времени! Кто из нас, молодых пилотов, не мечтал хоть немного походить на него, самоотверженно и бесстрашно, как он, служить Родине!

За каждым летчиком закреплена машина. Мне достается пятибачный «Ла-5» № 75. У всех ребят — трехбачные машины; они более маневренны, послушны и поворотливы. А пятибачный тяжеловат: скорости на нем не разовьешь. Досадно. Мое пониженное настроение заметил командир эскадрильи. Он отлично понимает, в чем дело, у него свои педагогические приемы, и он отчитывает меня:

— Вы, я вижу, товарищ старший сержант, уже считаете себя таким испытанным летчиком, что только на сверхскоростных самолетах летать хотите?

И добавляет уже не так строго:

— Ничего, ничего, Кожедуб! Надо приучаться и трудности преодолевать… Ты сильный, тебе на нем и летать.

, Хочу объяснить ему, но он не слушает. Разговор окончен.

Габуния меня утешает, ребята добродушно посмеиваются: