Читать книгу "Все наши ложные "сегодня" - Элан Мэстай"

– Но разве такое возможно? – громко спрашивает она. – Вы ведь еще не включили прибор!

Превосходный вопрос. Откуда может возникнуть неведомый прежде вид радиации, если Двигатель не запущен в работу? А вот и ответ – от меня.

Я запоздало вспоминаю о том, что нематериальность нужна не только для того, чтобы хрононавты не сбивали кофейные чашки со стола. Ее основное назначение – не позволить ничему из будущего физически присутствовать в прошлом. Например, чему-то вроде пока еще неизвестных видов радиации.

51

Я разрываюсь между паническим стремлением вернуться в настоящее, прежде чем я безвозвратно испорчу что-нибудь еще в 1965 году, и гипнотическим восхищением перед историческими событиями. К сожалению, на все это накладывалось неприятное ощущение, что я, наверное, уже безвозвратно испортил что-то в прошлом, а значит, не исключено, что мое настоящее попросту исчезло.

Хотя нет, я ведь существую в 1965 году, поэтому и 2016 год тоже должен когда-то наступить, потому что я должен был попасть сюда откуда-то… верно? Хотя, если онтологические вопросы становятся для вас делом жизни и смерти, вашему положению не позавидуешь.

Отец вложил в свой аппарат пару аварийных технических решений, которые гарантировали мне автоматическое возвращение в точное место пространства и времени, из которого я был запущен. Хрононавты называют такие решения «протоколом бумеранга» потому что, если честно, мне невдомек, почему.

Может, потому, что звучит эффектно. В общем, аварийная система должна была выдернуть меня в отцовскую лабораторию и вернуть в материальное состояние через минуту после отбытия. Если, конечно, в Двигателе Гоеттрейдера не случится при включении сбой – скажем, из-за того, что я сбил ненадежную настройку приборов непредсказуемым энергетическим вихрем, накопившимся на мне в процессе моих перемещений. Кстати, надо бы надеяться, что я не успел обратить в пар половину континента, включая и тот самый квартал Торонто, где отец должен был устроить свою лабораторию…

Поэтому я решил, что следует немного подождать: увидеть, что случится, когда Лайонел щелкнет выключателем, и лишь после этого бумерангом лететь назад, в будущее, которого, возможно, и в помине нет.

52

Лайонел, кажется, уже осознал, что настроение присутствующих переходит от любопытства к явному нетерпению. Кто-то спрашивает Джерома, сколько еще времени продлится мероприятие. Джером подчеркнуто пожимает плечами и ухмыляется, наслаждаясь озоновой атмосферой намечающейся неудачи.

Я ожидал увидеть принципиальную недооценку гениального открытия со стороны присутствующих. Как бы не так – пока действие развивается черепашьими шагами. Однако я нутром чувствую шаткую неуверенность Лайонела, как будто от стен лаборатории разом отразилось эхо всех кабинетных интриг, которые ему довелось пережить.

Липкий пот бисером выступает на его лбу, за которым скрывается величайший ум в истории человечества.

– Порядок, – бормочет Лайонел. – Отклонения невелики и не повлияют на ход эксперимента.

Лайонел еще не понимает: он только что обнаружил тау-радиацию – след из «хлебных крошек», по которому я переместился во времени, уникальную энергетическую сигнатуру Двигателя Гоеттрейдера. Тау-радиация просочилась сюда с молекулами моего организма и парадоксальным образом объявила о своем существовании за пару минут до того, как она впервые будет явлена миру.

Да уж, лажанулся я по-крупному.

Урсула не без колебания возвращается на свое место. Не совсем понятно, что ее смущает: то ли показания датчиков излучения, то ли злобная ярость, пылающая в глазах мужа, рядом с которым она села.

Лайонел поворачивается к собравшимся наблюдателям и картинно улыбается.

– Благодарю, что вы почтили присутствием мою предварительную демонстрацию, – говорит Лайонел. – Полагаю, мистер Франкер ввел вас в курс основного направления моей работы. Спасибо за терпение, которое вы проявили, пока я настраивал оборудование. Я буду краток. Если моя теория подтвердится (я подчеркну, что «если» в данном случае является самым уместным словом), и постоянное вращение планеты удастся использовать для эффективного производства энергии, это принесет пользу научно-техническому прогрессу. Естественно, я не возлагаю на сегодняшний эксперимент больших ожиданий. Но он позволит точно установить, есть ли в моих теориях нечто, достойное дальнейших практических исследований.

Точной записи предстартовой речи Гоеттрейдера не сохранилось. Он не готовил черновика и говорил экспромтом. Несколько свидетелей передали содержание его короткого монолога в течение недели, предшествовавшей их смерти. Однако все они были учеными, и никто не обратил особого внимания на слова, после которых Двигатель был включен и поразил Свидетелей невероятным результатом. В моем мире тысячи авторов пытались заполнить пробел усилиями воображения, вливая в уста гения торжественные пророчества с политическим и философским подтекстом. Лингвисты анализировали научные статьи и работы Гоеттрейдера, стараясь воскресить его слог. Поэты делали речь пространной и туманной.

А я только что своими ушами услышал заявление Гоеттрейдера, каким оно было – осторожным и скромным, но с затаенным оттенком самолюбования. Споры насчет того, понимал ли Гоеттрейдер истинный масштаб своего открытия, велись постоянно и достигали порой немалого ожесточения.

Я же, стоя рядом, вижу, как он себя ведет, и прекрасно понимаю, что он имеет высокие стремления, но сдерживает свои надежды. Что ж, Гоеттрейдер более всего опасается упасть в глазах общества.

Урсула ласково кивает Лайонелу, подбадривая его, и он расправляет плечи. Задерживает взгляд на пульте и слегка морщится. Глубоко вздыхает, делано вскидывает бровь, смотрит на зрителей и поворачивает рукоять, включающую Двигатель.

53

Я торчу в укромном уголке за спинами наблюдателей, и в моем распоряжении еще около тридцати секунд, чтобы перебраться в другое место, откуда я смогу глазеть на Свидетелей и фиксировать их знаменитые реакции.

Где-то в глубине сознания бродит мысль о том, что я нахожусь в полнейшей безопасности. Даже если сейчас я не могу похвастаться стопроцентным обзором, наилучшая гарантия того, что я не вступлю в материальное взаимодействие с прошлым – стоять столбом.

К сожалению, рассудок не в состоянии взять верх над тщеславием и любопытством.

Устройство включается, поглощающие кольца начинают потрескивать, а я выскальзываю из укромного уголка и располагаюсь на другой стороне помещения, противоположной той, где находится Лайонел. Он до сих пор держит руку на рубильнике. Отсюда я отлично вижу присутствующих. У всех сходное выражение – заинтересованность на их физиономиях борется с безразличием. Кроме Урсулы – она встревожена и, судя по играющим на щеках желвакам, скрипит зубами.

Двигатель набирает обороты: раздается грохот, от которого все мое нутро трясется, как желе. Незакрепленные предметы, включая и чашку, которую я задел, покачиваются и дребезжат. Кое-кто из наблюдателей нервически усмехается, но теперь каждый из них не на шутку взволнован происходящим. Лайонел не сводит глаз со своего изобретения, он готов выключить аппарат, если что-то пойдет не так, но и сам он, похоже, загипнотизирован Двигателем.