Читать книгу "Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - Юлия Вознесенская"

— Да.

— Билет у вас сохранился?

— Да, случайно сохранился. — Каменев порылся в бумажнике и протянул Миллеру билет. «Мюнхен — Париж».

— Поезд «Мюнхен — Париж», отправление из Мюнхена в десять утра, штамп контроля поставлен в десять пятнадцать, — прочитал Миллер и вопросительно взглянул на Апраксину. Графиня улыбнулась и едва заметно отрицательно покачала головой.

— Можно задать вам еще один личный вопрос? — спросила она.

— Пожалуйста.

— Анна Юрикова — ваша подруга?

— Подруга? Я, знаете ли, в дружбу между мужчиной и женщиной не очень верю. Если только вы не называете ее моей подругой в несколько более интимном смысле.

— А если именно в этом смысле — каков будет ваш ответ?

— Скорее отрицательный… Я часто бывал виноват перед моей женой, увлекаясь ненадолго другими женщинами. Я художник и люблю красоту человеческих лиц, особенно женских. Иногда, когда мне доводилось писать портрет красивой женщины, я увлекался настолько, что в процессе работы мне казалось, что я уже влюблен в оригинал. Но вот портрет закончен — и все забыто. Так было когда-то, еще в Ленинграде, и с Анной Юриковой. Я написал несколько ее портретов, и все они удались. У нас с нею был такой маленький летний роман: как-то мы провели вместе две недели в рыбацкой деревне на берегу Ладожского озера… Это было романтично, но… Роман кончился, как кончались и все мои увлечения.

— Ваша жена знала об этом?

— Узнала потом, когда я ей рассказал. Я всегда ей рассказывал задним числом о своих увлечениях, я не хотел, чтобы между нами были какие-то тайны. Наташа надулась на какое-то время, после простила меня, и все забылось. А с Анной у нас потом наладились неплохие деловые, даже приятельские отношения. Она интересный человек, прекрасно разбирается в живописи и в искусстве вообще. Кроме того, она ведь коллекционер, она устраивает выставки. Именно она организовала Фонд помощи русским художникам.

— Простите, а ваша жена, встретив Анну Юрикову здесь, на Западе, не могла возревновать вас к ней?

Каменев выпрямился и нахмурился. Подумав немного, он сказал:

— А вы знаете, так могло быть. Я часто встречался с Анной, у нас было много общих интересов, были общие хлопоты по этому Фонду художников, я ведь тоже имел честь в нем состоять. Но я так привык думать, что Наташа уверена в моей любви, что никогда не задумывался, приятны ли ей эти встречи. Я был так невнимателен к ней в этот последний, трудный для нас год! И похоже, для нее он оказался более трудным, чем для меня. Боже, какой же я был слепой и тупой эгоист! — Каменев закрыл лицо руками и опустил голову, плечи его задергались.

Миллер встал и принес ему стакан воды. Каменев поднял залитое слезами лицо, выпил, поблагодарил, вздохнул глубоко и сказал, что готов отвечать на следующие вопросы. Но вопросов больше не было, и его отпустили.

— Ну и что вы думаете о его поведении, инспектор? — спросила Апраксина, когда они остались вдвоем.

— На мой взгляд, он вел себя вполне адекватно положению и отвечал на вопросы достаточно искренне. Вот только с этим алиби непонятно…

— Да, с этим придется еще разбираться. А в остальном он был достаточно откровенен. Почти откровенен, — заметила Апраксина. — Но чтобы убедиться в его искренности и разобраться с этим алиби, мне пора уже познакомиться с этой таинственной Анной Юриковой. Я позвоню ей и договорюсь о встрече на завтра. Если не возражаете, я захвачу запись допроса и отправлюсь домой: мне надо подумать.

— Конечно, поезжайте! Но я бы советовал вам сегодня отложить все мысли об этом деле на завтра и просто отдохнуть, посидеть перед телевизором…

— Я предпочитаю отдохнуть просто за хорошей книгой, с вашего позволения. А завтра… У меня ведь есть еще не разобранный улов из квартиры Каменевых. Кстати, это ничего, что я не спешу его вам возвращать?

— Бог мой, да я-то что буду делать с этими бумажками на вашей кириллице? Держите их у себя: уж если кто в них разберется, так только вы, дорогая графиня.

Но, вернувшись к себе домой на Будапештскую, Апраксина отдыхать не стала, а сразу же позвонила Анне Юриковой, представилась и стала напрашиваться на визит. Та пригласила ее прийти завтра посмотреть картины, предупредив, что на продажу у нее сейчас имеются работы только одного художника. Имени его она не назвала.

Затем графиня села за стол, зажгла настольную лампу и высыпала на стол содержимое пластикового пакета из квартиры Каменевых. Первым делом она принялась за открытку с видом городской ратуши и убористым текстом на обороте.

«Милая моя мусенька! Поздравляю тебя с днем рожденья и желаю тебе здоровья и долгих лет жизни. Прости, родная, что я опять долго тебе не писала, да и сейчас отделываюсь открыткой. В общем, все у нас идет очень и очень неплохо, в самое ближайшее время решится вопрос с нашими документами, и тогда мы сразу начнем искать квартиру с мастерской для Костика. Он тоже шлет тебе свои поздравления. Сейчас у него готовится выставка в Париже, и завтра он едет туда, чтобы успеть к ее открытию. Как твои глаза, мусенька? Ешь ли ты курагу и сушеную чернику? Береги себя, пожалуйста! Целую тебя, и храни тебя Господь! Твоя любящая дочь Наташа».

Апраксина отложила открытку в сторону и принялась разбирать помятые клочки бумаг. Ничего похожего на предсмертную записку она не нашла, зато обнаружила разорванный надвое черновик начатого и брошенного письма.

«Дорогая Танечка! Я обещала написать не позже, чем через год, и вот — пишу! В общем, все у нас идет очень и очень трудно. Говорят, женщины легче переносят эмиграцию, но в нашем случае происходит наоборот. Костик как-то быстро приспосабливается, делает большие успехи, а меня мучает ностальгия. Жду не дождусь, когда смогу ездить в Россию, увижу мамочку и всех вас. Слава Богу, мы оба проходим как «контингентные беженцы», так что с оформлением политического убежища немцы тянуть не станут. Ходят слухи, что еврейским активистам вот-вот удастся пробить вопрос о двойном гражданстве для нас: дескать, мы не можем получить бумаги об отказе от гражданства, потому что обращение в российские инстанции сопряжено для нас с риском для жизни! А потому мы сможем сохранить российское гражданство и паспорта и спокойно кататься в Россию и обратно. Умные люди евреи!

Германия мне нравится, а немцы не очень, и уже страшно хочется увидеть остальную Европу. Пока разрешение на выезд за пределы Германии есть только у Кости».

Апраксина склеила половинки черновика прозрачным скотчем и положила его в тонкий пластиковый пакет для бумаг.

Среди прочего бумажного мусора ей попался на глаза смятый желтый листок для заметок. Она развернула его и прочла:

Ветер к порогу намел

розовых горсть лепестков:

бережно перешагни,

ключ сжимая в руке.

Апраксина вспомнила вскользь брошенное Адой фон Кёнигзедлер замечание о том, что когда-то Наталья Каменева писала стихи. Что это за строки, чужие или собственные стихи Натальи?