Читать книгу "Дело о Медвежьем посохе - Георгий Персиков"

– А ты, Остапка, чего молчишь? Неужто тоже про изувера не слыхал? Известная история-то была.

Тот встрепенулся и, подслеповато щурясь, уставился сквозь огонь куда-то в темноту.

– Знатный был разбойник, тоже хохол. Крови на нем – аж море-окиян. Апостолом кликали. Эй, да ты прикемарил, что ли, лапоть?

Остап Морошко, и на каторге-то имевший всегда самый жалкий вид, после нескольких дней в тайге выглядел просто плачевно. Одежда изодралась об острые сучья бурелома, ботинки просили каши не меньше, чем их обладатель. Вообще он как-то съежился еще больше обычного, посерел и замызгался.

Теперь уже нельзя было точно сказать, то ли ему тридцать лет, то ли все шестьдесят. Из-за привычки добавлять подобострастное «с» в конце своих «да-с» и «нет-с», выдававшей в нем бывшего мелкого чиновника, и заикания Морошко стал потехой для всей каторги и в последнее время взял манеру, кроме необходимых случаев, молчать, уставившись в сторону. Ни дать ни взять призрак человека.

Жало разглядывал своего товарища по несчастью, дивясь, как этакий дохляк умудрился столько дней бежать с ними по тайге. Только сейчас, после рассказа Колеса, до Жала стало доходить, зачем здоровяк-лиходей потащил с собой с каторги это недоразумение. Хилый арестант был просто ходячей консервой, припасенной в дорогу. Сразу вслед за этим сердце Жала екнуло от другой мысли: а не был ли он сам походной закуской?

Наконец Морошко понял, что вопрос обращен к нему, и, удивленно поморгав, начал сбивчиво тараторить:

– Я? Нет-с, не слыхал никогда, нет-с. Апостол-с? Нет, я только двенадцать оных знаю, да еще Андрея Первозванного. Да мне ж простительно, я же первоходом-с здесь, как изволили выразиться. Человек к каторжному делу непривычный, в порядках несведущий. Не обессудьте-с.

– Как же тебя угораздило-то? – со смешком спросил Жало. – Ты же по виду из чинуш, уши в чернилах. От какой скуки решил в лихие люди податься?

– Нужда-с заставила, – печально вздохнул Морошко, – я же в коллежских регистраторах сидел, чин не самый богатый-с. Нужда-с и греховные увлечения.

– Это что за грешки у такой канцелярской крысы? – Жало радостно осклабился и подмигнул Колесу. Тот хохотнул в ответ и выжидательно уставился на бывшего коллежского регистратора. Жало облегченно выдохнул – хороший знак, пусть лучше на дохляка смотрит своим страшным взглядом.

– Азартен-с, – Остап потупился, изучая дырявые ботинки, – в Крыму был, в Ялте, на лечении от грудной болезни, подвыпил как-то вечером, сел в штосс играть с местными. История простая. – Морошко вздохнул горше прежнего и продолжил: – Утром проснулся, а в дверь вчерашние приятели ломятся, с распиской, что, мол, должен я сто пятьдесят рублев и что ручаюсь деньгами казенными.

– И что? Никак поубивал ты мошенников? – Каторжане откровенно потешались над незадачливым компаньоном.

Морошко жалко улыбнулся в ответ:

– Да как же, я на такие дела не способен. Сперва в кассу в департаменте залез, потом восстановить решил. Кража-с. Стал я ходить на вокзал, будто встречаю кого-то, а сам высматривал господ с большим багажом, случая ждал-с.

– И дождался? – Колесо еще громче расхохотался.

– Так точно, дождался. Приметил выпившего господина, из чиновников, по виду франта. Они-с изволили носильщика распекать, а саквояжик личный на скамейку поставили. Ну, я зацепил его – и ходу. Мечтал, что денежки там чиновник на отдых везет, может, золотишко какое, портсигар. – Морошко снова вздохнул, ковыряя палочкой в костре. – Богатый саквояжик, крокодиловый. А внутри смена белья и цирюльный набор. Господа следователи сильно смеяться изволили потом. – Жало глядел на рассказчика с угрюмым торжеством, и ухмылка медленно кривила его лицо. – Прислуга того господина догнала меня у дверей вокзала, навешали мне тумаков, что чуть жив остался, и сдали городовому. Там мне и объяснили-с, что господин, которого я обокрал, – это полковник Берг, статский советник государевой тайной службы. И что осерчал господин Берг весьма, и грозит упечь меня за террористическую атаку. Вот-с. Так что вор из меня вышел не слишком фартовый, премного извиняюсь, как у вас принято говорить. – Морошко поднял глаза и удивленно уставился на подельников.

Жало и Колесо смотрели на него молча и не мигая, с нехорошим выражением на лицах. Чернявый щипач первым стал медленно подниматься на ноги, одновременно вытаскивая что-то маленькое из-за голенища. С другой стороны костра глухо заговорил Колесо:

– Эдак ты ладно все складываешь, лягаш. Решил прикинуться Дядей Сараем, думал – всех обдурил. Про всех апостолов вспомнил, а про Иуду забыл? Мы зато не забыли.

– Что-с?! Что-с?! Эт-т-то недоразумение-с!

Морошко вскочил, споткнулся о бревно, упал, вскочил снова и попятился, дергая лицом и обращаясь попеременно то к Колесу, маячившему с левой руки, то к Жалу, заходившему справа. В руке у Жала сверкнуло лезвие.

– Только в одном ты, псина, напутал. Нету в Ялте вокзала и не было никогда. Бороду нам шьешь про саквояжик. А я сразу почуял, что ты сучка. Ходит черт плюгавый, там посидит-послушает, сям, а потом начальству фельдишь-тачку катишь. Да и рожа у тебя не арестантская. Давай, Жало, шей эту паскуду быстрее.

Высокий арестант осклабился и сделал шаг вперед, но внезапный звук заставил его остановиться и в недоумении посмотреть за плечо. Трудно представить звук более нелепый и неуместный в ночной тайге за сто верст от человеческого жилья, но тем не менее из леса прозвучал детский смех.

Колесо сразу же вскочил на ноги и вгляделся в темноту, не веря увиденному, потер глаза грязными кулачищами и шепотом сказал матерное слово. Ошибки быть не могло – на опушке леса, саженях в пяти от костра, стоял мальчик лет семи, по виду японец. Традиционный халатик-кимоно, не по погоде легкий, белел во тьме, мальчик был бос и коротко острижен. Нежданный ночной гость улыбнулся каторжникам кроткой приветливой улыбкой и снова засмеялся, будто серебряные бубенчики рассыпались по тайге.

Колесо улыбнулся в ответ и дружелюбно развел руки. В глазах его зажегся плотоядный огонек.

– Гляди-ка, друг мой Жало, кто это тут заблудился на ночь глядя, – пропел разбойник неожиданно тоненьким голоском. – Мальчуган-то повкуснее и понежнее будет, чем эта чахоточная крыса. И откель такая удача взялась? Ты чьих будешь, озорник?

Мальчик молчал и только улыбался приближавшемуся Колесу с совершенным доверием.

– Не понимаешь по-русски? Хорошо. Иди к дядюшке Ивану, не бойся.

Колесо подошел к ребенку на расстояние прыжка и, не сводя горящего голодного взгляда, приготовился уже схватить вожделенную жертву, когда неожиданная вспышка осветила изнутри его крепкий череп, и в следующую секунду убийца почувствовал, что лежит лицом вниз на ковре из мерзлых сосновых иголок. Колесо сразу же вскочил на ноги, мотая головой и бешено озираясь, – кто посмел вырвать добычу из его рук?

В груди поднимались горячие волны ярости, а в голове, слева, после удара что-то неприятно хлюпало в такт дыханию. Между ним и мальчиком стоял человек, в котором разве что по одежде можно было узнать каторжника Остапа Морошку. Плечи его развернулись, фигура была крепкой и гибкой, как китовый ус, глаза смотрели спокойно и холодно. Колесо с удивлением заметил, что, выпрямившись, Морошко оказался почти одного с ним роста.