Читать книгу "Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - Мэтт Риз"

Меника проследила за взглядом Лены, обращенным к смертельно-бледному лику Богородицы. Раньше видела себя только в безмятежной «Мадонне Лорето». А такого небось и представить себе не могла.

– Микеле, это самая печальная из твоих картин.

Караваджо бросил на «Успение» быстрый взгляд, как будто это замечание было для него новостью.

– Это, наверное, оттого, что ты и сейчас любишь Лену, – добавила Меника.

Он оскорбленно зыркнул в ответ. Неужели она в этом сомневается?

– Давай я покажу ее тебе, – он потянулся к Лене, но та отстранилась.

– Я думала, ты напишешь меня мертвой, – она вытерла глаза рукавом, и Меника услышала за ее рыданиями ярость. «Я ошиблась. Она уже ожесточилась». – А ты поймал минуту, когда я была хуже, чем мертвая.

– Но это же. Пресвятая Дева, – запинаясь, проговорил Караваджо. – Она воплощение любви. Меника, скажи ей. Ты-то ведь это видишь, правда?

Меника погладила Лену по спине и покачала головой. Они вышли из церкви, обогнули убежище для падших женщин и спустились к реке. Увидев с Понте Систо озябших прачек, что стирали белье на песчаном берегу, женщины поежились от холода и вернулись в Поганый садик.

* * *

– У него нет ни одной стоящей идеи, – убежденно говорил Бальоне. – Поэтому ему приходится писать с натуры – только то, что он видит.

Аббат монастыря кармелитов еще глубже спрятал руки в складках сутаны.

– Ни одной стоящей идеи?

– Караваджо изображает лишь то, что лежит на поверхности, – Бальоне неодобрительно покосился на «Успение». – Скажите, святой отец, что вы понимаете под успением Пресвятой Девы Марии? Это же не просто труп женщины, мертвое тело, покинутое душой?

– Ни в коем случае. Она несет в себе благодать.

– А почему?

– Потому что она возносится на небо, влекомая силой, которая превыше жизни и смерти.

– О да, вы правы. Она вознеслась во славе.

– Хотя все же следует признать, что церковь еще не вынесла определенного решения относительно того, скончалась ли Мадонна перед вознесением или ее приняли на небо живой.

– Вы думаете, – Бальоне нахмурился и подкрутил усы, – апостолы склонились бы над раздувшимся трупом уличной девки?

Аббат развернулся на каблуках и зашагал к нефу церкви. Люди десятками переходили по мосту через реку Травестере, чтобы посмотреть на новую картину в Санта-Мария делла Скала. Ее повесили всего день назад. Аббат отдал должное выразительности картины, но маэстро Бальоне был с ним не согласен. Узнав известного художника, зеваки столпились вокруг него, чтобы выслушать его мнение. Аббат считал Бальоне тщеславным и высокомерным – особенно в сравнении с другими художниками, с которыми святой отец общался по долгу службы: он отвечал за сохранность фресок и скульптур в церкви. Бальоне же получал заказы из Ватикана. Если осудить картину, покровителям монастыря могут выразить недовольство, а это поставит под угрозу все добрые деяния монашеской братии.

– Я в искусстве не силен, маэстро Бальоне, – аббат поколебался. Он не мог отвергнуть картину сразу – это оскорбило бы кардинала-племянника. Ведь о заказе для Караваджо договаривался Шипионе.

Художник поднял бровь.

– Так что же?

– И ваши богословские аргументы также весьма убедительны, – аббат прикусил губу.

– И впрямь, – Бальоне подступил к холсту почти вплотную и указал на глубокие тени, окружающие Богоматерь. – Видите, как Караваджо покрывает все свои ошибки тенью?

– Ошибки?

– Здесь много ошибок в деталях, – Бальоне поднялся на носки, словно обнаружил в картине еще один изъян. – И, кстати, натурщица – девка из Поганого садика, его. – Бальоне понизил голос, но и шепота было достаточно, чтобы подслушивавшие за спиной аббата зеваки пораженно ахнули, – содержанка, падшая женщина, на которой он не женат, хотя она недавно носила его ребенка.

Аббат тяжело, словно подкошенный, опустился на ступень у алтаря.

– Один из наших великих богословов учил, что проституция служит общественному благу так же, как сточные канавы, не правда ли, святой отец? Она как сток для порочных побуждений, которые иначе покрыли бы грязью почтенных женщин.

– О да, я припоминаю эти слова Фомы Аквинского.

Бальоне окинул взглядом толпу, собравшуюся под картиной, торжественно приглашая зрителей присоединиться к праведному негодованию.

– Я никогда не думал, что одна из наших святых церквей превратится в канаву для стока нечистот.

Аббат почесал свои тощие руки. Он принес в церковь блудницу. Он осквернил Божий дом.

Кто-то стиснул его плечо. Он застонал. Неужели возмездие Божие уже настигло его? Содрогнувшись, он повернулся к алтарю и возмездию. Но его плечо сжимал затянутыми в перчатку пальцами всего лишь Бальоне.

Дрожащим голосом аббат проговорил:

– Помогите мне, маэстро Бальоне.

* * *

Чтобы перебить трактирную вонь от Караваджо, дель Монте надушился амброй, добытой из чрева кашалота. Неприятные вести нес он художнику, и на сердце его лежала тяжесть. В каждой пяди «Успения Марии» он видел страдающую душу своего прежнего протеже. Эта Богоматерь никогда не вознесется во славе, чтобы воссесть на небесах рядом со своим Сыном; она мертва, и те, кто вокруг нее, горюют, как люди, не воодушевленные верой. Где же он наконец? Сколько еще трактиров придется обыскать слугам? Он уронил на кружевной воротник еще каплю духов и вздохнул.

Караваджо показался в дверях и неверным шагом пересек зал. На панталонах его виднелись пятна извести, которую трактирщики рассыпали в уборных. Камзол был запачкан оливковым маслом и подливой. Все тело мелко подергивалось, но челюсти были стиснуты так плотно, что даже дель Монте услышал: зубы художника скрипят, как доски корабля в шторм. Когда Караваджо нагнулся поцеловать его перстень, дель Монте почуял запах пота, поспешно опустил голову и уткнулся носом в надушенный воротник.

– К сожалению, босоногие братья не приняли вашу картину, маэстро Караваджо, – сказал он.

Караваджо, скривившись, покачнулся.

– Ну и ладно, – даже эти короткие слова он не смог произнести без запинки.

– Маэстро Бальоне.

Караваджо вполголоса выругался.

– Маэстро Бальоне публично утверждал, что ты покрываешь свои ошибки тенью.

Художник презрительно фыркнул и схватился за эфес шпаги. «Когда-то шпагу носил за ним слуга, как за дворянином, – подумал дель Монте. – А теперь она болтается на перевязи так, словно он в любую минуту готов ею воспользоваться».

– Кардинал Шипионе потребовал, чтобы я нашел для картины покупателя, раз уж она не подошла.

– Неужели? – губы художника едва шевелились.