Читать книгу "Виктор Цой - Александр Житинский"

– А я давно об этом знала, – сказала Люда. – И все знали.

– ???!

– Да. Цой тогда удивлялся: как Наталья, такая тактичная, вдруг решила вмешаться в чужую жизнь, да еще так настырно. Ну, что-то в этом духе… А Марианна всем объясняла, что у тебя комплексы беременной невесты и что ты любишь всех женить.

Господи, вот ужас! Это же надо так перевернуть с ног на голову! И попробуй теперь докажи, что Марья сама меня упрашивала, а я отказывалась! И главное, я никому ни слова, чтобы ее же не позорить!..

Так Цою и не довелось узнать правду. Хотя, возможно, сейчас он все знает. Опять недавно снился (в ночь на 13 августа): мы, как всегда, по разным причинам не могли быть вместе, и Цой придумал учить меня игре на бонгах, чтоб ездить с ним на концерты…

А Марьяшу я нежно полюбила. Она даже в Москве у нас была. Умная, очень одаренная, сильная и не совсем счастливая женщина…

15 и 27 августа я вспоминаю моих дорогих мальчиков; иногда реву. В голову приходят дурацкие мысли: а если бы я ушла тогда от Майка – вдруг бы все сложилось по-другому и никто бы не умер?.. Потом соображаю, что Цой сам выбрал: для него отношения с Майком были важней. У него было ДЕЛО, была цель, а я просто под руку подвернулась. Какое счастье, что у нас все сложилось чисто и красиво, что не перед кем стыдиться и нечего скрывать!»

На этом я позволю прервать эти воспоминания, потому что продолжение – уже о другом Вите – взрослом и знаменитом. И оно появится в нужном месте.

А здесь я позволю себе привести последнее письмо Натальи, полученное совсем недавно, после моего выступления в программе «Школа злословия».

Наталья Россовская – Александру Житинскому, 11 ноября 2008:

«Добрый день! Видела вчера „Школу злословия“ (всегда смотрю).

Порадовалась. Спасибо за Цоя. Хотя, честно говоря, сразу после слов Дуни Смирновой о том, что Витя бы мог податься в шоу-бизнес, у меня сердце екнуло: мог бы!.. Потом сразу опомнилась…

А главное, спасибо за доброту, которая у тебя не придуманная и идет поперек якобы принципиальности и жесткости (несомненно одобряемой в публичных высказываниях, где нужен перчик, скандал, пикантность).

Меня лет с пятнадцати волнует тема „ради красного словца“… Что можно преступить ради искусства? Или КОГО? Как правдиво писать биографию (к примеру), если нельзя обижать людей? А их нельзя обижать – они доверяли, они не виноваты в том, что дружили, любили, откровенничали, были слабыми, были разными, скажем, со „звездой“ (как позже выяснилось). Глупо биться за земную славу: только ты знаешь, какой ты.

И Бог… Еще раз спасибо за все!

Наталья».

Поверьте, я привел это письмо не ради того, чтобы похвастаться, а только потому, что меня тоже крайне волнует эта тема – как правдиво написать о человеке, которого знал. И я знаю точно, что правдиво написать о нем можно только любя. И тогда даже самые жесткие слова (если они необходимы) уместны.

Воспоминания Наташи – лучшее тому доказательство.

И все же возникает вопрос: что делать с расхождениями в описании подробностей женитьбы Цоя, которые мы видим в воспоминаниях Марьяны и Натальи Науменко? Можно ли сказать, что кто-то из них говорит неправду или о чем-то умалчивает?

Ответ для меня прост: я не хочу разбираться и даже думать об этом. Я не детектив. А кроме того, прекрасно знаю, насколько хитра и изменчива человеческая память. Она сохраняет то, что ей нравится, а что не нравится – охотно забывает. Поэтому я не могу упрекнуть в нечестности и неискренности никого. Мы имеем две версии события – так часто бывает, бывает и еще больше. И неважно, о чем идет речь: о подробностях свадьбы или о начале Второй мировой войны. Не исключено, что на самом деле все случилось не так, как описано у двух мемуаристок, а совсем по-другому.

Уверен, что у Виктора была своя трактовка этой истории. Но мы никогда ее не узнаем, и это правильно.

1982

«45»

Но вернемся к музыке.

Итак, у нас на календаре начало 1982 года, Цою девятнадцать лет, от «Гарина и гиперболоидов» остались рожки да ножки (кого в данном раскладе считать рожками, а кого ножками – решайте сами). Но есть куча новых песен Цоя, и нет новых песен Рыбина.

Единственное, что изменилось, – группа придумала себе новое название: «Кино». А толку?

И тут, наконец, приходит черед вступить в дело главному Мастеру Бо, великому и ужасному БГ, который, конечно, никогда не был ужасен, но всегда велик.

Как я уже упоминал, версий знакомства БГ с творчеством Цоя и с самим Цоем существует несколько. Рассмотрим их.

Борис Гребенщиков (из интервью автору, 1991):

«…Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне – Витька и Рыба, то есть Леша Рыбин. Кстати, и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору бог знает какого века, вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была „Мои друзья идут по жизни маршем“. И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука – это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю.

Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него, мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан, и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь. Совсем недавно – на прошлой неделе в Москве – переслушивая ночью с друзьями „Звезду по имени Солнце“, я просто был в неистовстве от того, насколько ясно дух говорит, что ему здесь тесно, что он не понимает, зачем он здесь, и хватит уже, уже все. Там каждое второе слово об этом.

Ну, а возвращаясь к началу, надо сказать, что я не помню, точно ли в электричке была первая встреча, поскольку была еще встреча на каком-то тропилловском личном юбилее, куда он позвал всех, кого знал, и был там и „Аквариум“, и кто-то еще, и „Автоматические удовлетворители“, у которых Витька в тот вечер играл на басу. Причем делал он это, выражая свою крайнюю нелюбовь к этой музыке. Он будто говорил: я, в общем-то, к ним не принадлежу, я тут абсолютно случайно. Наверно, ситуация была такая, что играть душа требует, но то ли не с кем, то ли что-то еще. В общем, насколько я помню, это был первый и последний раз, когда он играл с „АУ“.