Читать книгу "Бить или не бить? - Игорь Кон"

Этот отчет нельзя назвать полным. Про некоторые страны в нем говорится, что о них «нет данных за последние 10 лет», по другим таковые вообще отсутствуют, хотя в международных базах такую информацию иногда можно найти. Учитывая неоднородность выборок, различие задач, методов и характера обсуждаемых вопросов, широкие «страноведческие» сопоставления выглядят не особенно информативными. Я привожу их только для того, чтобы стало понятно, насколько пестра и разнообразна картина современного мира и как трудно реализовать поставленную ООН задачу.

Утопия или руководство к действию?

Декларировать еще не значит сделать. Когда ООН предложила сделать 2009 г. годом законодательного запрещения телесных наказаний, авторитетный английский журнал «The Economist» назвал эту резолюцию «последним образчиком утопической одержимости ООН». Так думают многие. Но ведь все новое начинается с деклараций о намерениях.

Постановка вопроса о неприемлемости телесных наказаний не фантазия, а закономерный результат развития общества, необходимый, имеющий глубокие социально-экономические и духовные предпосылки аспект процесса модернизации.

Если начать с философии, нельзя не заметить, что вместо старого, привычного принципа господства и подчинения, согласно которому человек властвует над природой, мужчина над женщиной, старший над младшим, Запад над Востоком, город над деревней и т. п., сегодня на первый план все чаще выступает экологически обоснованный принцип ответственной взаимозависимости, предполагающий уважительное отношение к субъектности и особенности (инаковости) всякого Другого. Это понимание, сначала как нравственный императив, а затем и как практическая целесообразность, формируется медленно, но неотвратимо.

Это имеет свои социально-экономические предпосылки.

Дисциплина голода может быть не менее жесткой, чем палочная, однако рыночная экономика, в отличие от рабства и крепостничества, не позволяет бить наемных работников.

Крушение мировой колониальной системы не допускает истребления, обращения в рабство, дискриминации и нарушения прав представителей других рас или религий.

Гендерная революция подрывает старый принцип господства мужчины над женщиной, делая морально и юридически неприемлемыми любые формы насилия, как бы широко они ни были распространены и почитались «нормальными» в историческом прошлом.

Понимание единства мироздания не терпит жестокого обращения с животными. О них все чаще говорят не только как о пищевом ресурсе и рабочей силе, но и как о братьях наших меньших. В Красную книгу занесены даже заведомо опасные для человека виды животных. Как только люди научились относиться к животным по-человечески, оказалось, что с ними можно дружить, и даже дрессировать их эффективнее не битьем, а поощрением и лаской. Когда вы покупаете щенка, вам объяснят, что бить его, а до какого-то возраста даже кричать на него, не следует. Он грызет ваши тапки и гадит где попало не по злому умыслу, а потому что он еще не умеет контролировать свое поведение. Удары и раздражение только портят характер и нервную систему щенка. Человеческий детеныш, у которого детство продолжается значительно дольше, требует еще более сложной дисциплины.

Социализация детей, одним из аспектов которой является дисциплинарная система, не падает с неба в готовом виде, а формируется и развивается вместе с обществом (см.: Мудрик, 2010). Более динамичное общество требует от человека большей степени самостоятельности в принятии решений, а так как соответствующие качества закладываются в детстве, жесткое силовое воспитание этому не способствует.

До тех пор, пока школьное обучение концентрировалось на механическом заучивании формальных правил и текстов, ребенка можно было удерживать в классе только силой. Как только зубрежка уступает место «учению с увлечением», телесные наказания становятся неэффективными и контрпродуктивными. Они больше не нужны ни ученику, ни учителю.

Образование и обучение лишь небольшая часть процессов социализации. Но в сфере нравственности автономия ребенка еще больше, чем в обучении. Современная философия создала гораздо более многогранный образ ребенка, чем когда бы то ни было в прошлом.

Прежде всего, детей стали больше ценить. Их воспитание сегодня обходится родителям и обществу значительно дороже, чем раньше. Это обусловлено удлинением сроков социализации, объективным усложнением содержания и методов образования, и т. д.

К экономическим соображениям присоединяются демографические: с уменьшением рождаемости в развитых странах детей становится меньше, отсюда – повышение ценности каждого отдельного ребенка, требование индивидуального подхода к нему и т. п. Дорогую хрупкую вазу вы не станете швырять так же небрежно, как жестяную кружку.

Изменился и характер внутрисемейных отношений. Жалобы на слабость «современной семьи» подчеркивают прежде всего ее неустойчивость. Но это – прямое следствие ускорения ритма жизни и роста индивидуальной избирательности и вариативности. Самое благополучное общество по этому критерию – то, где господствует крепостное право: ни тебе легкомысленных переездов с места на место, ни текучести рабочей силы, ни разводов, ни завышенных притязаний.

Современные семейные ценности, как и сами семьи, весьма дифференцированы. По мере того как некоторые старые экономические и социальные функции семьи (семья как производственная единица, как ячейка потребления и как институт первичной социализации детей) отмирают или приобретают подчиненное значение, увеличивается ценность психологической близости между членами семьи, будь то супруги или родители и дети. Коль скоро внутрисемейные отношения стали более интимными, повышается автономия и значимость каждого отдельного члена семьи.

Глобальный сдвиг в брачно-семейных отношениях заключается в изменении критериев их оценки: формальные количественные (например, продолжительность брачного союза) показатели сменяются качественными. На первый план выходит понятие субъективного благополучия (subjective well-being). Счастливой считается лишь та семья, в которой хорошо всем ее членам.

Меняется и институт родительства. Сравнительные международные исследования показывают, что индивидуальные свойства каждого родителя психологически важнее, чем их соответствие традиционным гендерным ролям и стереотипам («строгий отец» и «любящая мать»). Вариации индивидуальных родительских практик, которые раньше оценивались по тому, насколько они соответствовали традиционному поляризованному канону отцовства и материнства, в современном обществе все чаще признают естественными. Появились понятия «новое родительство» и «новое отцовство» (см.: Кон, 2009; Майофис, Кукулин, 2010).

Особенно сильным коррективам подвергается институт отцовства, который издавна считался цитаделью телесных наказаний.

Отцовство как вертикаль власти

Когда-то в мире существовала вертикаль власти. На небе был всемогущий бог, на земле – всемогущий царь, а в семье – всемогущий отец. И всюду был порядок.

Но это было давно и неправда. Именем бога спекулировали жуликоватые жрецы, именем царя правили вороватые чиновники, а отец, хотя и порол своих детей, от повседневного их воспитания уклонялся.