Читать книгу "Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля - Агнета Плейель"

Это была не более чем игра, но Саре она нравилась. Все получилось, как они договорились, Сара пришла. Они еще не раз встречались летом и осенью, и все это время Сара оставалась невестой Отто.

Они предпочитали безлюдные места, как правило, на открытом воздухе. Сидели на скамейке на берегу Клары и смотрели на буксиры и баржи, слушали паровозные гудки. Или устраивались где-нибудь на штабелях досок или поленницах возле Синкена, где пахло деревом и смолой.

Солнце играло в глазах Сары, как на поверхности горного озера. Вся она так и искрилась жизнью и постоянно пребывала в движении, как полная мальков рыболовная сеть. Девушка постоянно что-нибудь говорила, при этом отчаянно жестикулируя, как будто руки двигались помимо ее воли. Слова лились из нее потоком, в котором иногда, как бы ненароком, вдруг всплывала какая-нибудь история, словно старая вещь, вынесенная на поверхность водой из затопленного подвала. Однако посредине рассказа Сара вдруг могла направить речь в совершенно другое русло. Ее мысли путались, обрывались, клубились, и Оскар не мог удержаться от смеха.

Она была единственной дочерью известного купца и невестой Отто, однако встречалась с Оскаром, играла и веселилась с ним.

Иногда Сара останавливалась, чтобы перевести дух. И тогда Оскар не мог удержаться от того, чтобы не прикоснуться к ней. Он осторожно трогал ее грудь через ткань плаща. Дождаться такого момента было совсем не просто, ведь Сара почти не замолкала.

Она таяла в его объятиях и двигала бедрами так, что у Оскала замирало сердце. Когда Сара говорила, в ее глазах то вспыхивали, то гасли огоньки, как два маяка, а ловкие пальцы то и дело касались золотистой шапки волос. Оскар любовался ею и млел от счастья, а потом снова просил о встрече.

Почему бы и нет?

Так повторялось из раза в раз. Иногда, прощаясь, Оскар медлил, словно хотел что-то сказать или чего-то ждал от Сары.

Но Сара была помолвлена с Отто и не могла допустить и мысли что-либо изменить в этом плане.

Так проходили недели, месяцы.

Наконец однажды ночью Оскару случилось изучить карту звездного неба на теле Сары. Дело было в доме на Кюнгсбругатан, в свете газовой лампы с наполовину прикрученным фитилем. Анна, Сульт и Абель с вечера отправились на Юстерё[24].

Все произошло случайно; это была не более чем невинная игра. Оскар стоял на коленях возле кровати, на которой спала девушка, рядом с зажженной лампой, и перед его глазами мерцали мириады звезд, клубились туманности, сливались и расходились галактики. Сара лежала на спине, закинув на лоб согнутую в локте руку. Занимавшееся за окном утро окрашивало ее волосы в медный цвет.

Все вышло само собой, и в то же время казалось неизбежным. Оскар сел за секретер, задул лампу и оглядел бывшую детскую. Над кроватью Абеля висела акварель: белый парус на фоне темно-синего моря. Интересно, что хотел изобразить Сульт, день или ночь?

Ответить было невозможно, над островками и скалами мерцал неровный голубоватый свет. Оскару пришло в голову, что ситуация, в которой он оказался, столь же неразрешима и неопределенна, потому что Сара помолвлена с Отто.

Так оно и останется в дальнейшем, и это приключение забудется. Все очевидно и в то же время непостижимо. Оскар подумал, что сегодня вечером должен был сидеть на веслах рядом с Абелем и тянуть сети… В этот момент Сара проснулась и села в кровати.

Никогда еще за время их знакомства она не молчала так долго. Ее тело выглядело непривычно тяжелым и белым, и звезды гасли на нем одна за другой, потому что солнце уже взошло. Сара заплакала.

Прощаясь с ней в то утро – Сара оказалась в городе совершенно случайно и была одна, – Оскар почти не сомневался, что эта их встреча последняя. Был конец августа, за окном кричали чайки, и улица лежала, подернутая легким туманом.

Некоторое время спустя Оскар обручился с девушкой по имени Мария.

В тот год, третий после покупки «Триумфа», братья вышли в открытое море только в конце августа. К тому времени они уже неплохо знали здешние шхеры – Фредларна, Насса, Гилльёга[25]. Несколько раз пересекали море до самого Чёкара, а теперь двигались от Юстерё в северо-восточном направлении. Абель вот уже несколько часов сидел на веслах. Оскар, с обнаженным торсом и надвинутой на лоб шляпой, перевесился через борт. Со всех сторон летели брызги. Линия горизонта почти не просматривалась, и лодка стрелой рассекала сплошное серо-голубое пространство.

Шел третий или четвертый день их плавания. Оскар смотрел на воду, жуя ус, на волнах дрожала его тень. Время от времени он поднимал глаза, вглядывался вдаль, щурясь на солнце, и улыбался, встретив взгляд брата. Он и не подозревал, что это его последнее лето в Швеции. А Абель вот уже в который раз за время плавания думал о том, как он любит Оскара.

Вода за бортом мерцала и кружилась. Иногда ее пересекали темные полосы, будто поднимающиеся из глубин. Ветер – вот уже который день неизменно южный – наполнял паруса, и «Триумф» буквально летел к клубившимся у самой поверхности белым кучевым облакам. Братья были одни. Время от времени где-нибудь у горизонта зависал коричневый парус рыболовецкого катера, но тут же исчезал, словно рассеявшийся мираж.

Братья оставили позади последний из крупных островов. Теперь перед ними расстилалось одно бесконечное море. Оно светилось и наполняло воздух чуть слышным свистом, будто пело. Сидя на веслах в деревянной лодке, Абель чувствовал себя как за штурвалом космического корабля. Пространство вокруг словно улыбалось, от него веяло величием и покоем. И эта тишина не имела ничего общего с той, что таилась в душе глухонемого.

В конце концов, все картины на свете – беспорядочные пятна на белой стене, а люди случайны, как разлетающиеся из-под весла капли. Все остальное – отчаянные попытки глухонемого защититься от бессмыслицы. Так думал Абель, налегая на весла.

Оскар махнул рукой, делая знак остановиться. Ему надо было зажечь трубку. Он ласково щурился из-под надвинутых на самые глаза полей шляпы. Широкие плечи покрывал красный загар. Абель улыбнулся. Оскар не боялся никакой правды, даже той, что переворачивает мир с ног на голову, и именно за это Абель его любил.

На самом деле во всем этом действительно нет никакого смысла.

Последняя мысль поначалу испугала Абеля, однако уже в следующую секунду он нашел ее утешительной. Не об этом ли пело ему само море? Только здесь, в беспорядочном хоре голосов природы, в непрекращающейся игре необходимости и случайности, в неуловимых переливах цвета, и может приоткрыться игольное ушко истины. А значит, он должен и будет писать – и к черту сомнения и апатию!

Несколько часов подряд вокруг не было ничего, кроме воды и солнца, а потом с наветренной стороны возникли маленькие скалистые островки, а море пошло зеленоватыми полосами. Затем у ватерлинии волны вспенились и закружились в водоворотах. Оскар снова махнул рукой, указывая вниз – там могли быть рифы. Откуда ни возьмись появились чайки, оглашая пространство голодными криками. Братья вернулись к земле – и тут же выпали из вечности. Только тогда Абель почувствовал, как болят его руки и спина, – он греб почти с самого утра.