Читать книгу "Изменники родины - Лиля Энден"

Вошел Баранков и начал оправдываться, но комендант даже не стал его слушать.

— Даю начальнику полиции срок — двадцать минут! — проговорил он, глядя на часы. — Принесите сюда все вещи, которые были отобраны у этих женщин!

Баранков скрылся.

Не через двадцать, а через десять минут вещи появились.

— Что же вы говорили, что ничего не отбирали? — обратился Шварц к Сальникову.

Старик, пойманный с поличным, смущенно топтался на месте.

— Да они беженки, пан комендант! — наконец придумал он оправдание. — Они от немца уходили, в Маркове были, хотели к красным уйти, к Сталину…

— Вернуть всем, беженцам и не беженцам, все отобранные вещи.

Бургомистр с готовностью закивал головой и стал уверять, что если господин комендант прикажет, он, Сальников, все выполнит, так как он всей душой предан немецкой власти…

— Раус!..

Это немецкое слово переводить не пришлось: оно было хорошо известно бургомистру.

Когда его лысая голова и мешковатая спина скрылись за дверью, Шварц тяжело вздохнул, прошелся несколько раз по комнате и остановился перед длинным столом, за которым сидели русские сотрудницы.

— Бюргермайстер ист айн гроссе эзель! — проговорил он и направился к двери.

— Лена! Что такое «эзель»? Ты не знаешь? — послышался шепот Маруси, когда за старым комендантом тихо закрылась дверь.

— Не знаю… По-моему, остров Эзель где-то есть…

— При чем тут остров?!..

Пришлось обратиться к словарю

— Осел!.. «Эзель» значит «осел»…

С тех пор прозвище «гроссе эзель» прочно утвердилось за бургомистром Сальниковым.

После обеденного перерыва Лена принесла свой паспорт.

— Надо и мне получить аусвайс, а то у меня его нет до сих пор.

— Тебя надо «вирд эршоссен»!.. Давай сюда!.. Или нет, в наказание, бери бланк и заполняй сама!..

Лена вздохнула.

— Этот-то заполнить просто… А ведь мне еще один аусвайс нужен…

И она потихоньку, стараясь, чтоб не дошло до ушей Лидии, рассказала Марусе о том, какой прием был оказан Николаю в доме Сальникова.

— Вот сволочи! Их рыжий распустил: он никаких жалоб не принимал, всех посылал к бургомистру, вот они и вообразили, что они цари и боги… Ничего, их сегодня дед хорошо проучил!.. Ты ему скажи, он хороший, он выпишет… Вот как придет, и скажешь…

Лена последовала Марусиному совету, и в самом конце работы, когда Лидия и Таня уже ушли, обратилась к Шварцу с просьбой выдать документы ее другу, которому Сальников отказал в справке. Говорила она откровенно, ничего не скрывая: «дед» внушал доверие.

Комендант внимательно выслушал и протянул ей чистый бланк.

— Битте, шрайбен зи!

Лена быстро заполнила бланк на имя Николая Венецкого.

Шварц поставил печать и подписал аусвайсы и Венецкого, и самой Лены, и еще несколько штук по сданным за сегодняшний день паспортам.

Перед словом «Ортскоммандант» он добавил еще три буквы «СДФ».

— Вас ист дас «СДФ»? — спросила Маруся, знавшая, что его рыжий предшественник так не делал.

— «СДФ» дас хайст «Зондерфюрер», — ответил старик и с этими словами ушел.

— «Зонтагфюрер»… «Зонненфюрер»…. - бормотала Маруся, листая словарь. — Почему воскресный, или солнечный, фюрер?…

— Да идем же! Уже темно!. - торопила ее Лена.

— Сейчас, сейчас!.. Ну, ладно, возьму домой словарь и добьюсь, что это значит…

Утром она сообщила, что это наименование должности, вероятнее всего, происходит от слова «зона» и ничего общего не имеет ни с солнцем, ни с воскресеньем.

Снаружи, на здании школы, рядом со старой вывеской «Ортскоммандантур» была повешена новая: «Крайсландвиртшафт».

Иоганн Шварц был комендантом Липни только по совместительству, по той причине, что из города и его окрестностей ушли все воинские части; основная же его работа заключалась в руководстве сельским хозяйством района.

* * *

По Липне быстро распространился слух, что возвращают вещи, отобранные начальником полиции и его помощниками, — и в комендатуру валом повалили жалобщики. Несколько дней от них отбою не было.

Выяснился целый ряд дел, о которых ранее говорилось только шепотом. Оказалось, что в пределах города Баранков отбирал вещи, вымогал спирт и продукты, бил людей, угрожал винтовкой; но все это были только цветочки — ягодки бывали, когда он организовывал экспедиции в деревни.

Так в Щелкине он застрелил корову, которую хозяева ему не отдавали; в Завьялове выстрелом тяжело ранил старика, не дававшего ему каких-то вещей; В Мишине сжег хату, в которой ютились четыре семьи — одну из трех последних уцелевших в деревне хат.

Каждый день всплывали все новые и новые пиратские подвиги шеф-полицая; оставалось только удивляться, когда он успел все это натворить. Времени он не терял, действовал энергично: в домах, где разместились полицейские с собственными и благоприобретенными семьями, за пару недель собрались огромные склады награбленного.

Все это делалось Баранковым и его подручными от имени немецкой власти.

— Я не желаю, чтобы жители были недовольны немецкой властью! — несколько раз повторял единственный в Липне представитель этой власти, зондерфюрер Шварц.

И он делал все возможное, чтоб восстановить пошатнувшийся престиж немецкой власти: он судил и рядил, возвращал отобранное, старался восстановить справедливость…

Не раз он вызывал Баранкова, кричал на него, выгонял вон, а шеф-полицай кланялся и уходил, с шапкой в руках и с наглой усмешкой на красивом лице, уходил в полной уверенности, что «брань на вороту не виснет», а больше ему ничего добродушный старый немец не сделает.

— «Дедуся» наш совсем замучался! — сочувственно говорила Маруся.

— Не понимаю, почему он не снимет с работы Баранкова, да и Сальникова тоже! — вторила ей Лена.

Но вот однажды, ясным солнечным утром к зданию школы подкатила легковая машина и из нее вышел немецкий офицер; когда он вошел, Шварц вытянулся, как перед старшим в чине, и что-то отрапортовал.

Вновь прибывший был еще молодой человек, среднего, даже небольшого роста, но державшийся необыкновенно прямо и потому казавшийся выше, чем был на самом деле; его тонкое красивое лицо было надменно, речь отрывиста.

На русских сотрудниц он сперва посмотрел, как на пустое место, и только, когда Шварц дал им самые лучшие рекомендации, удостоил их благосклонным взглядом холодных голубых глаз и несколькими словами по-польски.

— Ну, и начальство у нашего «деда»! — реагировала Маруся на это появление. — Знаешь, Лена, он верно польский пан гоноровый, а хочет, чтоб его немцем считали, вот и ходит, будто аршин проглотил…