Читать книгу "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский"

— Не сомневайтесь! Я слышал конец их разговора. Он напечатает стихи и фотографию дочери этого индюка с самым издевательским намеком. Меценат, конечно, ничего не поймет и останется доволен. А приятели Крекшина будут хохотать.

Джон не заметил, как они снова оказались на кухне. Священник с распаренным лицом продолжал пить обжигающий чай.

— Что, Петр Иванович, трудненько? — участливо спросил Барский.

Чикомасов промолчал, вздохнув. Вид у него был самый жалкий.

В кухне появились еще три человека. Внешность одного привлекла внимание Джона. Он не мог вспомнить, где видел это испитое, точно снедаемое необратимой болезнью лицо, утонченные черты, жидкие прямые волосы с косой челкой, перечеркнувшей мраморный лоб, этот взгляд, то неподвижный и обращенный вовнутрь, то проникающий сквозь людей и предметы, как если бы ему было больно касаться грубого материального мира. Наконец вспомнил. Обри Бердслей — английский художник начала ХХ века.

— Кто это? — тихо спросил Джон Барского.

— О-о, это замечательная личность! — с почтительностью отвечал Лев Сергеевич. — Кирилл Звонарев, поразительный русский тенор! Исполняет романсы, предпочитая самые редкие и сложные. Его нельзя слушать без слез, если в вас есть хотя бы частица «внутреннего русского», по выражению писателя Пришвина. А в вас, Джонушка, непременно это есть. Ах, если бы он согласился нынче петь! Вот мы его спросим!

Барский подошел к Звонареву.

— Специально из Питера? — спросил Барский.

— Нет, проездом, — отвечал певец слабым голосом.

— Будете сегодня петь?

— Я обещал Перуанской.

— Зачем вы спрятались на кухне?

— В комнатах очень накурено.

— Ах да, ваша астма. Вам нельзя жить в Ленинграде. Почему вы отказались уехать в Италию?

Звонарев мягко улыбнулся, но в этой улыбке чувствовался твердый ответ: нет, он не уедет в Италию. Барский хотел уже познакомить Половинкина со Звонаревым, но тут от стены отделился невзрачный парень с распухшим лицом и нагловатыми глазками.

— Витя? — недружелюбно сказал Лев Сергеевич. — И ты здесь? Как расходится твой последний роман? Судя по моим студентам, которые читают его на лекциях, неплохо?

— Сегодня подписал договор на пятый тираж, — самодовольно ухмыльнулся романист. — Как всегда, надули! Но я не внакладе. Мне наплевать на русские гонорары — зарубежных-то переводов я им не уступил. Между прочим, завтра подписываю договор на телевидении. Вот где настоящие деньги! Они мне говорят: вставь в новый роман, чтобы герой курил такую-то марку сигарет. Озолотишься на рекламе. Вот, говорю, блин! Где ж вы раньше-то были? Послушайте, Барский, Сидор сказал, что вы привели сюда какого-то американца. Это реальный человек или фуфло? Познакомьте меня с ним.

— С удовольствием! — засмеялся Лев Сергеевич. — Джон Половинкин — перед вами. Виктор Сорняков — модный романист, автор романа «Деникин и Ничто». В свою гениальность верит гораздо больше, чем в реальность существования мира. Вообще виртуальная личность. Когда-то был моим первым учеником, но сегодня я застрелил бы его, как Бульба Андрия. Впрочем, опасаюсь молвы. Скажут: неизвестный профессор из зависти убил самого Сорнякова.

Сорняков по-лошадиному заржал.

— А помните, как вы меня на экзаменах гоняли? А я над вами издевался.

— Когда это?

— Билет о Достоевском… Позднее творчество… Я ни хрена не знаю. Однако выхожу. И начинаю парить вам мозги о якобы позднем рассказе Достоевского, малоизвестном. Стиль, идейное содержание… На самом деле этот рассказ я тут же сочинил. Вы мрачнеете, но слушаете. Потому что кто ж его знает, этого студента? Может, он такое у Достоевского читал, чего вы не читали. Тем более ужасно на Достоевского похоже.

— Вспомнил! — Барский хлопнул себя по ляжке.

— Мы потом всей общагой над вами хохотали.

Барский задумался.

— Знаете, Витенька, ваш рассказ действительно был вполне в духе Федора Михайловича. И гораздо лучше вашего нынешнего романа.

— Лучше — хуже, какая разница? — Сорняков презрительно скривился. — Лучше то, за что платят лучше, как Слава Крекшин говорит. Спасибо ему, отцу родному, спас человека! Не то бы я до сих пор писал стихи, где облака пахнут рыбой.

Сорняков развернулся и быстро вышел из кухни.

Неожиданно в разговор вступил Чикомасов.

— Этот молодой человек мне не понравился.

Это было сказано так простодушно, что все невольно рассмеялись.

— Вы меня не поняли, — обиделся священник. — Я хотел сказать, что он мне как раз очень понравился. Но не понравилось то, что с ним будет дальше.

— Ничего с ним не будет. — Барский махнул рукой. — Вернее, с ним все будет хорошо. Еще ничего толком не написал, а уже денег куры не клюют, не вылезает из-за границы, и сюда приехал на «мерседесе».

— Вы не правы, — сурово возразил Петр Иванович. — Этот молодой человек ужасно страдает. Что касается «мерседеса», то это только убеждает меня в его несчастье. На «мерседесе» в Царство Божие не въедешь, а вот в ад — запросто.

— У него глаза человека, который ежеминутно мучает свою совесть, — продолжал Чикомасов. — Обычно совесть мучает человека. Люди ошибаются, полагая, что совесть — это что-то отвлеченное, абстрактное. В каждом человеке есть орган совести. Он поражается грехами, как поражаются болезнями печень или мочевой пузырь. Однажды человек начинает серьезно страдать от больной совести. Но вылечить ее можно только раскаянием. А что есть раскаяние, исповедь? Это очищение духовного организма. Это как обновление крови или вывод из тела всевозможных шлаков. И чем больше запущен орган совести, тем это сделать сложнее. А ваш бывший ученик, Лев Сергеевич, наоборот, сам мучает свою совесть. Он с ней обращается, как с женщиной, которую терзаешь именно потому, что слишком ее любишь.

— Но зачем? — спросил Джон.

— Зачем вообще люди мучают друг друга?

— За свое поведение человек отвечает сам, — отрезал Половинкин. — Бог дал людям свободу выбора: грешить или не грешить.

— Это правда, — согласился Чикомасов, — но не утешает. И потом, в жизни встречается порода людей… не знаю, как бы это объяснить, — которые наказаны нравственными болезнями… ни за что. Они бы и рады быть хорошими, а не получается. Ваш господин сочинитель из их числа. Он страдает страшно, поверьте мне! И мучает себя страшно, как мучают себя и окружающих безнадежные инвалиды.

— Ваши слова, — сказал Барский, — напомнили мне сюжет рассказа, которым обманул меня на экзамене Сорняков. Хотите послушать?

— Охотно! — в один голос сказали Джон и священник…

Последний русский

Рассказ Виктора Сорнякова

— Сюжет незамысловат, — начал Барский, — и, как я потом догадался, навеян чернобыльскими событиями, которые тогда как раз случились.