Читать книгу "Могила тамплиера - Андрей Воронин"

Станислав Петрович решил немного повременить с закрытием и дать гостю из Прибалтики осмотреться в магазине. Как знать, а вдруг ему что-то приглянется? Глядишь, завтра приведет своих приятелей, и те накупят полные руки...

Впрочем, на это Городецкий не слишком рассчитывал. Музыканты, особенно начинающие, не успевшие разбогатеть и остепениться рокеры, – не та публика, которой нужны сувениры. Да и вообще, что такого он может предложить, чего эти спесивые латыши не видели в своей Риге? Уж где-где, а там торговля сувенирами и антиквариатом поставлена на широкую ногу – не хуже, если не лучше, чем, скажем, в той же Праге, где Городецкому как-то довелось побывать и откуда он, собственно, и вывез идею своего теперешнего бизнеса.

Пластинчатые шторы опустились до конца, напоследок глухо стукнув о металлический желоб, электромотор автоматически выключился. В магазине воцарился полумрак, разжиженный только светом, падавшим из входной двери, да подсветкой стеклянного прилавка, которую Городецкий всегда выключал в последнюю очередь, чтобы не переломать ноги и не посшибать с полок товар по пути к задней двери. Такого освещения было маловато для осмотра экспозиции, но, когда Станислав Петрович потянулся к выключателю, посетитель поспешно его остановил.

– Это не надо, – сказал он, коверкая русские слова на свой прибалтийский манер. – Я хорошо вижу так. Вижу все, что хочу.

Он подошел к прилавку, глянул только раз и сейчас же, будто заранее знал, за чем сюда явился, постучал ногтем по стеклу.

– Вот это, – сказал он, – мне интересно, да?

Станислав Петрович, радуясь неожиданной удаче, приблизился к нему и тоже склонился над прилавком. Посетитель указывал на бронзовую поделку местного кустаря – одну из трех, что остались у Городецкого от первоначального количества в десять штук. Из этого следовало, что перед Станиславом Петровичем либо ревностный католик, либо чокнутый собиратель энклапионов, либо, что представлялось ему наиболее вероятным, обычный, хоть и латвийского розлива, лох, клюнувший на газетную утку. Возможны были, впрочем, и другие варианты: подарок девушке, например, или желание украсить себя самого оригинальной побрякушкой. Цепь-то у него на шее такая, что пудовую гирю выдержит, а не то что бронзовый крест, в котором и весу-то от силы двести граммов...

– Эта вещь поддельная, нет? – сказал латыш, снова постучав пальцем по стеклу над энклапионом.

– Почему "поддельная"? – возразил Городецкий. – Не антикварная, конечно. Просто новое изделие, чего я, кстати, и не скрываю.

– Это и хотел сказать, – немного смущенно откликнулся латыш. – Меня извините, плохо говорю по-русски. Не золото, нет?

– Бронза, – признал Станислав Петрович, отметив про себя, что посетитель, несмотря на относительную молодость и несерьезный рокерский прикид, недурно разбирается в таких вещах – недурно, во всяком случае, для неспециалиста. – Вы же видите, цена невысокая.

– Да, это вижу, – покивал украшенной длинным пучком волос головой посетитель и разочарованно выпрямился. – Не это хочу. Надо золотой, двенадцатый век. Такой имеете у себя?

Городецкий попытался успокоиться, уверяя себя, что налицо простое совпадение, но это у него получилось плохо: совпадение было странное, чтобы не сказать страшноватое.

– Что вы, откуда? – сказал он, старательно разыгрывая недоумение. – У нас, в России, торговля золотом является государственной монополией.

– Хочу иметь себе золотой энклапион двенадцатого века, – упрямо, будто не расслышав, повторил чертов латыш. – Тот, который нашли в могиле тамплиера. Знаю, он у вас. Если уже нет, хочу знать где.

– Я вас не понимаю, – предательски дрогнувшим голосом заявил Станислав Петрович.

Ситуация была скверная, и осложнялась она тем, что кнопка тревожной сигнализации находилась по другую сторону прилавка, под полкой с кассовым аппаратом. Дотянуться до нее нечего было и думать, да оно и к лучшему: Городецкий похолодел, представив, что было бы, если бы он слушал дикие речи прибалтийского гостя, имея эту самую кнопку под рукой, в пределах досягаемости. Ну, вызвал бы с перепугу милицию, и что дальше? Что бы он им сказал-то, а?

– Плохо говорю по-русски, – с огорчением, которое показалось антиквару притворным, повторил латыш. – Никто не понимает сразу, все время приходится давать объяснения...

Городецкий не заметил движения, но почувствовал, как возле солнечного сплетения будто разорвалась бомба. Выложенный светлым, слегка шероховатым кафелем пол вдруг подскочил и больно ударил его по лицу. Локтям и коленям при этом тоже досталось, но Станислав Петрович это едва почувствовал, такой невыносимой была боль.

– Так понятно, да? – склонившись над ним, спокойно и даже участливо осведомился латыш.

Не получив ответа, он выпрямился, переступил через антиквара и направился к двери. Оттуда послышался щелчок запертого замка, а вслед за ним – характерный шум опускаемой металлической шторы. В магазине сделалось еще темнее, и в этом полумраке Городецкий корчился на полу, делая безуспешные попытки вдохнуть онемевшими легкими хоть немного воздуха.

Глава 8

– Итак, выражаясь языком современной молодежи, ты облажался, – констатировал генерал Потапчук.

Глеб едва заметно поморщился: жаргонное словечко прозвучало в устах Федора Филипповича неуместно и странно, как грубое ругательство, произнесенное в разгар дипломатического приема, в тишине, предшествующей выступлению главы иностранной делегации. Кроме того, генерал был не прав: это совсем не из языка современной молодежи. Данное слово, хоть и оставалось широко распространенным, вошло в употребление, пожалуй, еще в дни его молодости, Федора Филипповича, если не раньше. Строго говоря, это был архаизм, да к тому же совершенно незаслуженный: Глеб вовсе не считал, что провалил задание.

– Я бы так не сказал, – сдержанно возразил он.

– Ну, опарафинился, – предложил новый вариант генерал. – Или, если хочешь, чтобы я выражался литературно, сел в лужу. Как ни выражайся, а энклапион ты прошляпил.

– Я приехал к шапочному разбору, и вы это прекрасно знаете, – сказал Сиверов.

– И потому вместо энклапиона, за которым тебя посылали, привез целый ворох оправданий, – ворчливо закончил за него Потапчук. – Ладно, выкладывай подробности. Что там еще за Джек-Потрошитель завелся?

– Выкладываю, – вздохнув, сказал Глеб. Он отставил кофейную чашку, дотянулся до пульта дистанционного управления и выключил музыку. – В смысле, докладываю. Первой жертвой нашего Потрошителя стал, по всей видимости, некий Аристарх Мигуля, труп которого обнаружили мы с Быковым. В его биографии нет ничего интересного, кроме давней отсидки по обвинению в краже со взломом. Было доказано два эпизода: квартирная кража и кража из магазина райпотребсоюза. После освобождения работал слесарем, руки золотые, так что вскрыть дешевый замок в школьной лаборантской, где Осмоловский хранил находки, ему было все равно что плюнуть. Непонятно только, зачем ему это понадобилось. Он был совсем не тот человек, которого могла заинтересовать подобная добыча, да и в завязавших числился уже полтора десятка лет. Надо полагать, это был заказ... точнее, шантаж.