Читать книгу "Намерение! - Любко Дереш"

2

Прошло еще два дня и две ночи. Я практически не вылезал из кафе. Пахал, как ниггер, и это помогало не думать про безвестную Гоцу Дралу, художницу-абстракционистку из Канады, которую я, судя по всему, никогда больше не увижу. Или которую я, скорее всего, просто взял и выдумал.

Не выдержал и рассказал все это Юре.

Дело было, как обычно, ночью.

3

– Она погубит тебя, – сказал Гагарин, когда мы вышли на улицу подышать воздухом и перекурить после моей исповеди. – Она тебе не пара. Она тебе не нужна.

Я промолчал, больше из уважения к другу, чем из согласия.

– И ты ей не нужен. Так даже лучше для вас обоих – что вы не нужны друг другу.

Я снова промолчал. Гагарин продолжил:

– Я ее хорошо запомнил. Она еще на открытии была. Сразу бросается в глаза. Хочешь, я предскажу тебе ее будущее?

– Ну, давай, – неохотно согласился я.

Гагарину часто удавались такие вещи, хотя он и делал прогнозы исключительно в виде шуток.

– У нее на роду написано быть известной. Выставки на других континентах.

– Уже есть выставка в Канаде.

– Будет известной, пока молодая. Каждый захочет отщипнуть себе от нее кусочек счастья. Сначала она будет думать, что наоборот – она всех может оттрахать, а ее не может никто. Но так будет недолго. Где-то до тридцати пяти. Потом она начнет много пить, у нее может развиться шизофрения. У нее это на лице написано, ты не заметил? Можешь спросить у нее, не болел ли кто-нибудь у нее в роду психическими заболеваниями.

– Мать болела.

– Я это сразу заметил: мутное пятно с резкими черными контурами… Ну, это не важно. Важно то, что она начнет пить. Она умрет молодой, хоть и на чужом материке, и состоятельной. Возможно, сядет пьяная за руль. Она может также впасть в отчаяние и наложить на себя руки, это тоже в ней сидит. Знаешь, почему так получается?

– Почему?

– Потому что она думает, будто у нее много свободного времени. Время отомстит за такое отношение и однажды переедет ее своими холодными колесами.

Тут я тоже не мог не согласиться. Основной разновидностью занятий Гоцы было скучать. В тот вечер Гоца рассказала мне, что она часто ездит в дальние края, про которые я знал только по карте мира: Мальта, Кипр, Марокко, Борнео. Презирала буржуазную Европу, поэтому часто наведывалась в Париж, в Берлин – подкрепиться мерзкими соками глобализма. Не нужно было жить с ней десять лет, чтобы с первого взгляда увидеть в ней скуку. Тяжелую душную скуку, расшевелить которую на время может разве что следующее путешествие.

Я вздохнул:

– А мне что делать?

– Я же говорю: повезло, что вы не пара! – Гагарин сдавил голос, словно передразнивал какого-нибудь старичка: – «Ты гавно, а она красавица». Потрахаетесь и разбежитесь.

Это должно было прозвучать весело, но я огорчился. И даже не мог обвинять Гагарина. Все то, что он сказал, я и сам увидел с самого начала. Есть такая техника, из разработок спецслужб. Мгновенное считывание человека, напоминает мой «взгляд в память». Глянул – и знаешь о человеке все на свете. Точность техники – от 2 до 99 %, в обратной зависимости от заинтересованности в результате. Чем больше заинтересован, тем больше ожиданий, тем меньше доверия заслуживает результат. Юра знал немало таких приемчиков.

Он продолжил:

– Я тебе не советчик. Ты сам волен выбирать. Можешь быть с нею и всеми силами пытаться удержаться при ней. Тебе будет с нею легко, но это неправильная легкость. Знаешь, какая это легкость? Когда ты проиграл квартиру, и тебе легко-легко, аж голова кружится. Плохая легкость. Тебе нельзя, чтоб было легко. Тебе надо, чтоб было трудно, чтоб ты напрягался, – повторил он с нажимом.

– Ты смеешься надо мной?

– По-доброму, – снова затяжка. – Просто подумай, действительно подумай, по-взрослому. Какой у тебя выбор? Или ты выходишь из фильма, или ты засыпаешь. Или же пытаешься вытащить из фильма и ее за собой. Что, наверное, ты и будешь делать. Но это будет катастрофа.

Какая-то тоска охватила меня, когда я на секунду отступился и всего лишь допустил, что мне и ей может оказаться не по дороге. Пустой проезд Кривая Липа, Юра, две сигареты и три часа ночи. Надвигалась зима.

3

– Надвигается зима, – прошептал Ю. – Я собираюсь уйти отсюда.

– На юг?

– Дальше. Это касается нашего разговора.

4

– Ты уже не вернешься?

– Больше нет оснований. Наши выиграли на всех полях. Я сворачиваю фронты. Мы больше не увидимся… в этой памяти…

– Может быть, когда-нибудь? Где-нибудь?

– Может быть. В Действительности нет невозможного.

5

Было что-то отчаянное в неподвижности осенней ночи. Уже должен бы выпасть снег, а его все нет. Наоборот, в воздухе чувствуется потепление – антициклон из Италии. Парниковый эффект на средних широтах. Неправильные климатические ритмы, они создают впечатление обрывов. Эта осень – плоскогорье, что обрывается над пропастью стужи.

Гагарин исчезает точно так же, как и появился. Без предупреждений, особо не прощаясь. Так даже лучше, если не прощаться. Вроде никого и не было.

Все можно забыть, переводя тяжелое дыхание.

– Я иду в холод, – шепчет он. – В открытый свет.

– А что остается мне?

– Вспоминать. Один вкус.

Пауза.

– У меня есть подарок для тебя. Три дня.

6

Один вкус.

Я словно опомнился ото сна, лишь повторяя: «Один вкус». Меня пронзило порывом ветра. Я стоял один.

Один вкус. Я стоял одиноко возле «Открытого кафе» и пробовал припомнить, что, собственно, вселило в мою душу эту печаль с привкусом тундры. Что-то про осень и холода. Уход в холод.

На улице было непривычно тепло, как в конце ноября. Пробую восстановить события последних десяти минут, но все как-то не клеится. Опять был один в ночной смене… потом я вышел с кем-то перекурить… нет, все-таки вышел один… Сейчас, сейчас – что-то такое промелькнуло в памяти. О чем-то задумался… что-то вроде говорил… ну же, вспомни!

Не смог. Только пропасть в безнадежность, что нависает над нашими широтами в это время года.

И ощущение, словно я снова остался один.

7

Через несколько дней после этого странного отчаяния я заметил, что вся моя умственная деятельность словно вымерзла. Не было мыслей, только решения и действия.

Внутри я стал чужой и холодный. Словно в груди стих испепеляющий ледяной суховей. Вместо этого появилось ощущение, которое ловишь, когда посреди голого поля замечаешь пугало, неприкаянное и безнадежное. Вся его компания – лишь пронзительный ветер, от свиста которого хочется плакать.