Читать книгу "Дочь священника - Джордж Оруэлл"

И вообще, обдумав ситуацию, она мало-помалу справилась с собой. Ежилась, вспоминая «Пиппинс Уикли», но уже могла прямо взглянуть на положение дел. Достаточно понятно, что случилось, что стало поводом для клеветы бдительной вдовы Семприлл. Миссис Семприлл из-за окна подстерегла их расставание у калитки, заметила поцелуй Варбуртона, а когда оба вдруг исчезли из Найп-Хилла, естественно – естественно для миссис Семприлл – последовал вывод о тайном совместном бегстве. Все живописные детали этой леди «увиделись» потом. Или действительно она так видела? Единственное, за что нельзя было поручиться насчет миссис Семприлл, – плетет ли она свои басни сознательно или каким-то трюком больного, извращенного ума на самом деле принимает мерзость своих фантазий за реальность.

Как бы то ни было, грязь выплеснута, так что хватит напрасно горевать. Надо побеспокоиться о возвращении в Найп-Хилл. Понадобится прислать ей кое-что из одежды и два фунта, чтобы уехать поездом домой. Домой! Слово это пронзило. Домой после диких недель! Все в ней затрепетало при воспоминании о доме!

Но!

Маленькое холодное сомнение высунуло змеиную головку. Об одной стороне дела Дороти до сих пор не подумала. Возможно ли сейчас домой? Смеет ли она?

Сможет ли посмотреть в лицо обитателям Найп-Хилла после всего, что приключилось? Да, вопрос. Если ты украшала первую полосу «Пиппинс Уикли» – ты, которая «под воздействием алкоголя», «одетая чрезвычайно скудно»… ох, только не об этом! Но если ты с ног до головы залита грязной клеветой, как же вернешься в городок, где две тысячи жителей знают, целыми днями обсуждают личную жизнь друг друга?

Дороти колебалась, не могла решить. То ей казалось, что рассказ о ее тайном любовном бегстве такой абсурд, которому никто, конечно, не поверит. Варбуртон, например, опровергнет – бесспорно разобьет по всем статьям. Но тут же она вспоминала, что Варбуртон в Европе, что он, если история не попала в континентальные газеты, даже не знает ничего. И снова падала духом. Ей хорошо было известно, чего стоит расплата за скандал в маленьком полудеревенском местечке. Косые взгляды, молчаливые перемигивания, когда проходишь мимо! Жадно сверлящие глаза в щели сквозь занавески каждого окна! На перекрестках около завода Блифил-Гордона кучки юнцов, нахально тебя обсуждающих!

– Джордж! Э, Джордж! Вишь вон там девку с кошелкой, белесую такую?

– Че, ту тощую? Угу. А ктой-то?

– Дочка поповская, мисс Хеер. Ну ты че? Слыхал, какой номер она тут отколола? Удрала с мужиком, в папаши годным, и загудела с им в Париже! Во уж по виду на нее не скажешь, а?

– Иди ты?

– Ну! Она самая, точно говорю. В газетах прописали и воще. А как мужик выпер ее недельки через три, она обратно к дому примотала, стыда ни грамма. Ну скажи, не наглая?

Да, годы и десятки лет могут тянуться такие разговоры. Тем более, что сообщения «Пиппинс Уикли» наверное лишь бледный контур устных сочных повествований миссис Семприлл. Газета все-таки не переступит определенной грани. Но есть ли что-то, что удержит, ограничит миссис Семприлл? Только пределы ее воображения, безбрежного как небо.

Одна мысль утешала: в любых ситуациях ее защитит отец. Найдутся, разумеется, и другие. Разве у нее нет друзей? По крайней мере, ее знают и уважают в их приходе; ни Дружные Матери, ни девочки-скауты, ни женщины из списка ее обходов никогда не поверят подобным россказням о ней. Но главное – отец. Все перетерпишь, если родной дом укроет и близкие поддержат. С отцовской помощью, с его бесстрашной твердостью она, наверное, сумеет выстоять.

К вечеру Дороти решила, что при всех ожидающих неприятностях возвращение в Найп-Хилл вполне разумно, взяла после работы авансом шиллинг, сходила в лавку и купила пачку дешевой бумаги. Усевшись на траве возле костра (столов и стульев у сезонников не водится), начала писать огрызком карандаша:

«Дорогой папа! Если бы ты знал, какое счастье, что я снова способна писать тебе. Надеюсь, ты не очень сильно тревожился обо мне и огорчался из-за этих ужасных мерзостей в газетах. Просто не представляю, что ты мог подумать, когда я так внезапно исчезла и почти месяц не давала знать о себе. Но понимаешь…».

Так странно было держать в саднящих онемевших пальцах карандаш! Буквы кривились, строчки разъезжались. Тем не менее, крупными детскими каракулями, Дороти все подробно объяснила, завершив длинное письмо просьбой прислать одежду и два фунта на билет. Она также просила в адресе называть ее «Эллен Миллборо» (фамилию подсказал соседний с Найп-Хиллом городок). Фальшивое имя смущало, казалось постыдным, почти преступным, но еще ужаснее было обнаружиться перед людьми в деревне, а значит наверняка и в лагере как Доротея Хэйр – та самая нашумевшая «Дочь Ректора».

6

Едва решение было принято, Дороти уже не терпелось покинуть хмельники. Утром она буквально заставила себя продолжить тупую, нудную работу; условия стали невыносимыми и еда несъедобной, когда в памяти появилось, с чем сравнивать. Имелась бы нужная сумма, расставание состоялось бы немедленно. Как только от отца придет письмо, она тотчас же попрощается с друзьями, сядет в поезд, везущий к дому, и несмотря на предстоящие пытки освобожденно вздохнет.

Через три дня после собственного послания она отправилась за ответом. Деревенская почтмейстерша, лицо которой отличали сходство с таксой и жестокая неприязнь ко всем сезонникам, холодно обронила, что ничего нет. Дороти приуныла. Обидно – письмо где-то задерживалось. Ну что ж, не страшно, завтра наверняка доставят, сутки только подождать.

Назавтра она уже в полной уверенности шла получать письмо из дома. Вновь ничего. Охватило дурное предчувствие, а когда и на пятый вечер ответ не прибыл, беспокойство сменилось жуткой паникой. Дороти купила еще одну пачку бумаги и написала еще одно огромное, на четырех листах, письмо, вновь все излагая, объясняя и умоляя не оставлять ее в тревожной неизвестности. Теперь она постановила держаться, не ходить на почту целую неделю.

Зарок был дан в субботу. Выдержки ей хватило до среды. Лишь в полдень заревел гудок, она покинула свой ряд и побежала вниз, на почту – за полторы мили, то есть оставив себя без обеда. Униженно немея, приблизилась к почтовому прилавку. Такса-почмейстерша сидела в дальнем конце в своей проволочной клетке, вела какие-то подсчеты. Глянула мельком, пронырливо на Дороти и продолжила отмечать цифры, выказывая полное безразличие.

У Дороти заныло под ложечкой, дыхание пресеклось. «Есть что-нибудь для меня?» – еле-еле выговорила она.

– Имя? – перо и взгляд не отрывались от счетной книги.

– Эллен Миллборо.

На мгновение длинный собачий нос сунулся за плечо и ткнулся в корреспонденцию под литерой «М».

– Нет, – снова углубившись в бухгалтерию, отрезала почтмейстерша.

Неведомые силы вывели покачнувшуюся Дороти за дверь, направили к хмельникам, помогли дойти до дороги и оставили. Двинуться было невозможно от слабости и тянущей под ребрами, отчасти вызванной голодом, смертельной пустоты.