Читать книгу "Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас"

Элеонора нагнулась погладить кота, который терся об ее ноги, и заглянула ему в глаза. Он был погружен в себя, как часто бывает с котами, но что-то в его манерах показалось ей необычным: то, как он запрыгнул ей на колени и заурчал. Ей показалось, что кот предостерегал ее от ненужных вопросов, хотел, чтобы она перестала совать нос в дела, которые ее не касались, чтобы она погрузила пальцы в его гладкую белую шерсть и забыла обо всем на свете.

Глава 14

Предводитель правоверных, его величество султан Абдул-Гамид II отложил в сторону книгу и внимательно посмотрел в сторону облицованной зеленой плиткой арки, которая вела на половину валиде-султан. Там было необычайно тихо. Из ниши между колоннами раздавались звуки музыки — юная одалиска упражнялась в игре на кеманче, фонтан посредине двора выбрасывал струю журчащей воды. Султан следил, как она выливается из чаши на землю, но тут к фонтану подлетел пурпурный с белым удод, присел на край чаши, сделал глоток воды и тут же поднялся ввысь. Он выглядел точь-в-точь как тот, которого султан заметил несколькими месяцами раньше. Или это была та же самая птица? В любом случае оперение у него было необычное.

Султан попытался сосредоточиться на английском романе «Женщина в белом», но тут у него заурчало в животе. Какое уж тут чтение! Шел второй день Рамадана, а его уже мучил невыносимый голод. При мысли об этом он невесело усмехнулся: он — халиф всех мусульман, защитник святых городов Мекки и Медины, а в Рамадан в животе урчит, как у простого башмачника! Вот истинно говорится в суре «Марьям»: «Мы унаследуем от него то, что он говорит, и придет он к Нам одиноким»[10].

Он опять отложил книгу и засмотрелся на валиде-султан, которая упражнялась в искусстве каллиграфии. Она сидела за низким столом орехового дерева, сосредоточенно сжимая перо между большим и указательным пальцем, ее плечи были напряжены, ноги скрещены. Каллиграфией она занималась давно, с самого приезда в гарем его отца, султана Ахмеда IV. Пока другие девушки перебирали струны уда и сплетничали, она сидела одна в своих покоях и без конца выводила петли и точки в надежде отточить свой ум и примириться со своим положением. Теперь ей уже ни на кого не надо производить впечатления. Она — валиде-султан. При звуке ее голоса служанки разбегаются, как испуганные косули. Невероятно, чтобы женщина столь низкого происхождения, черкешенка из бедной крестьянской семьи, которую отдали в гарем в двенадцать лет, вознеслась на самый верх благодаря лишь красоте и воле. Ей почти удалось избыть грубость манер, но иногда Абдул-Гамид различал голоса низкородных предков-черкесов в поступках матери, во вспышках ее гнева. Ее напряженная поза говорила о том, что она до сих пор на него сердится и ему придется уступить, если он хочет мира.

— Если вы так настаиваете, — сказал он, нарушая затянувшееся молчание, — я велю отменить эту встречу.

Она не поднимала головы, пока не дописала слово, которым была поглощена.

— Я не настаиваю, ваше величество. Не мне решать, кого приглашать во дворец. Я беспокоюсь о том, какое впечатление производят такие приглашения. Стоит только пойти слухам, и их уже не остановишь. Вы помните, конечно, что началось из-за вашего дяди Джихангира.

Султан недовольно кивнул, как обычно, когда кто-то произносил имя его дяди. Сластолюбец, чревоугодник, постоянно дававший повод для пересудов, Джихангир умер прямо за пиршественным столом, подавившись куском ягнятины.

— Матушка, я согласен с тем, что слухи опасны, но пригласить во дворец хироманта — это совсем не то же, что умереть после того, как съел целого ягненка.

— Это не просто хиромант, — отозвалась валиде-султан. — Он — заклинатель змей, суфий, собака о двух головах, говорящая птица. Люди и так говорят, что вы предпочитаете встречу с нищим переговорам с генуэзским посланником.

— Это не так.

Она поднесла лист к лицу и посмотрела, хорошо ли вышло слово.

— Матушка, вы же знаете, что это не так.

— Не важно, так это или нет, — сказала она, возвращая лист на стол. — Но именно так говорят люди.

Абдул-Гамид подошел к столу полюбоваться работой. Она выбрала известную своей едкостью строку из Аль-Мутанабби: «Цари, у которых сердце зайца, и во сне не закрывают глаз». Слова были аккуратно выписаны квадратиками североафриканских куфических букв. Работа была безупречна, как всегда.

— Прекрасно, матушка.

— Благодарю вас, ваше величество. Это вам.

Его губы растянулись в кислую усмешку. «Цари, у которых сердце зайца, и во сне не закрывают глаз». Не очень-то изящный выпад. Аль-Мутанабби славился беспощадностью суждений, к кому бы ни обращался, даже к собственным покровителям.

— Я понял, что вы хотите сказать, матушка.

— Ваше величество, — сказала она, поднимаясь со стула, — до того как попросить у вас позволения уйти, я хотела бы спросить вас вот о чем…

Он кивнул, разрешая ей продолжить.

— Я все думаю о том трагическом происшествии на судне.

Абдул-Гамид кивнул. За последние недели это событие приобрело дополнительную значимость. Расследование, которое провели агенты русской секретной службы, показало, что крушение было подстроено. Царь настаивал на выплате пятидесяти тысяч фунтов — за смерть русских подданных, которых султан не смог должным образом защитить. Более того, русские угрожали немедленными мерами, если требование оставят без ответа. Султан заплатил бы и вдвое больше, оставайся это требование частным делом. Но информация как-то просочилась в газеты. Выплатить деньги сейчас — значит показать свою слабость. И следом за одним требованием немедленно возникнут другие. Отказать русским? И у них тут же появится повод бряцать оружием.

— Чудовищная трагедия, — сказал он. — Столько безвинно погибших. Но что же нам делать теперь? Мы и так сделали все, что возможно. Я лично выразил соболезнования семьям погибших и правительствам стран, чьи подданные пострадали. Джамалудин-паша присутствовал на церемонии прощания с американским вице-консулом и французским послом. Мы позволили американским военным судам войти в Босфор, чтобы принять на борт тело для доставки в Нью-Йорк. Мы и русским предоставили такую возможность, но они отказались.

— Да, это трагедия, — согласилась валиде-султан. — И все, что нужно, было сделано. Но я спрашиваю вас о другом: вы думаете, это был несчастный случай?

Ему было известно, что во дворце существовали различные мнения о том, что же произошло на самом деле. Он только что выслушал версию великого визиря, что все подстроили англичане, чтобы напугать американцев и отвлечь внимание от Пруссии. У него не было никакого желания вникать в домыслы матери. Приходилось признать, что в пользу версии саботажа говорило почти все, но ему не хотелось противоречить собственному официальному заявлению, в котором причиной крушения называлась поломка корабельного оборудования. Стоит лишь раз, даже в разговоре с матерью, согласиться с такой трактовкой событий, как это еще больше укрепит позицию царя и ослабит его собственную.