Читать книгу "Безголовые - Жан Грегор"

Против чего я протестую — причем протестую решительно и без тени сомнения, — так это против той связи, которую хотят установить между ситуацией в компании и господином Грин-Вудом. Господин судья, я не принимаю этих обвинений, потому что не существует ни одного доказательства вины моего клиента. Тут прозвучали слова об обезглавливании… Хорошо, но кто-нибудь видел хоть какое-то подобие эшафота, нож, пилу или любой другой режущий предмет? Слышали ли вы об отпечатках пальцев, ясно говорящих о вине господина Грин-Вуда, о следах его ног или рук? В кабинете Грин-Вуда проводился обыск, но обнаружена ли хоть одна записка, в которой выражается идея лишить всех служащих компании головы? Нет. Во время обыска в кабинете господина Фиссона разве были найдены компрометирующие его документы, приказы? Опять-таки нет. Перед нами выступило довольно большое количество людей, и каждый говорил о многих вещах, но упоминал ли кто-нибудь о физическом насилии со стороны господина Грин-Вуда по отношению к служащим? Еще раз нет. И даже если бы какой-то один служащий осмелился утверждать обратное, то ему бы просто не поверили. Да ни один человек не поверил бы в подобную невероятную историю. Как! Чтобы директор с безупречным послужным списком ввязался в столь глупое подсудное дело? Вздор!

Господин Стюп, вы сами говорили мне: «Будьте разумны». Теперь пришла моя очередь сказать это вам: «Будьте разумны, будьте последовательны». Зачем господину Грин-Вуду было терять столько времени и денег, если его основной целью, напротив, всегда являлась экономия этих самых времени и денег?

Не может идти речь и о психологическом давлении: нет ни одного указания на этот факт, и с этим согласны все свидетели. Господин Грин-Вуд всегда был благожелательно настроенным и энергичным. Да, я слышал, как здесь говорили о «наигранной доброжелательности» моего клиента, о его «притворстве», но здесь мы сталкиваемся со сферой чувств человека, о которой едва ли могут судить посторонние люди. Я хочу вас спросить: что такое эта «наигранная доброжелательность»? Разве она ставит под сомнение существование души у моего клиента? Неужели вы действительно считаете, что у него нет души? Что он не думает, не чувствует? Неужели вы действительно полагаете, что Грин-Вуд с равнодушием относится и к этому процессу, и ко всем обвинения, он, который тоже, между прочим, когда-то лишился головы?

Переводил ли он служащих в другие филиалы? Да. Проводил ли он в отделе изменения? Да. Старался ли принести компании как можно больший доход? Да. Но прибегал ли он для этого к насилию? Нет. Мне известны примеры того, когда «перевод на другое место работы» совершался с непонятной жестокостью: в этом зале перед судом представали гораздо более своевольные директора предприятий, которые своими действиями преступали закон. Но можно ли говорить об этом в данном случае? Нет и еще раз нет.

Следовательно, господин судья, я требую для своего клиента прекращения дела за отсутствием состава преступления. Ведь если признать господина Грин-Вуда виновным в преступлении, совершенном им мысленно, то это будет означать, что никакого закона больше нет, а правосудие, я не побоюсь этого сказать, превратилось в фарс.

Мэтр Лоребран окинул взглядом собравшихся в зале людей так, словно от этого зависел исход процесса, потом не спеша вернулся на свое место. Суду пришлось еще кое-что прояснить, затем суд удалился на совещание, которое продлилось около четверти часа, и наконец, судья бесстрастным, монотонным голосом зачитал приговор: прекращение дела за отсутствием состава преступления.

Спустя какое-то время те несколько кафе, что располагались поблизости от здания суда, заняли адвокаты, снова ставшие обычными потребителями. После объявления приговора зал опустел в считаные минуты, но еще в течение часа, до того момента, как появился первый человек, приглашенный на следующее заседание, в воздухе чувствовалось легкое колебание. Даже стулья, казалось, были удивлены тем, что мужчины и женщины, выступавшие с обеих сторон, так яро старались уверить друг друга в своей правде, обменивались высокими идеями, и все это было напрасно.

32

После вынесения приговора работникам компании предстояло возвращаться к работе. В течение нескольких месяцев многие из них так надеялись на свою победу, а некоторые даже в ней и не сомневались. Они представляли себе, как ими наконец-то снова будут управлять люди с головами, пускай даже и сумасброды; они хотели, как раньше, собираться вокруг автомата с кофе и перемывать друг другу косточки. Многие считали, что за судом последует обратная покупка склада, а значит, вновь они увидят Стюпа и Балама, которые, возможно, пересадят себе новые головы, а вместе с тем вернут себе способность радоваться жизни, преимущества заводского комитета и свою прежнюю зарплату. Кое-кто даже считал вероятным возвращение в компанию Бедоша, словно ушедшего было в отставку старого генерала, внезапно возвращенного в армию. Но они обманулись. Все те, кто присоединился к группе, подавшей жалобу на Грин-Вуда, и еще имел голову на плечах, поставили, как оказалось, не на ту лошадку и теперь безропотно ждали наказания.

В компании воцарилась гнетущая тишина — из-за страха перед возможными ответными мерами со стороны начальства, но еще более из-за того, что служащие беспокоились за свое будущее. Надежд на справедливость больше не оставалось, ведь суд постановил, что не было никакого «обезглавливания» ни уж тем более виновных в нем лиц, так, может быть, служащим все только показалось? По крайней мере не была ли реакция с их стороны преувеличенной, не соответствующей ситуации? И вообще, шла ли речь о настоящей человеческой драме? Никто не мог ответить на данные вопросы. Быть может, когда человек лишается головы, он всего лишь проходит некий этап в своей жизни, прежде всего в психологическом плане. Некоторые по-прежнему пытались что-то доказать, много разговаривали, но это был просто их способ переживать напряженный момент, избавиться от боли, которая засела в голове, от которой компания собиралась их избавить.

Но всякий страх скоро исчез, и ситуация коренным образом изменилась. Равье, например, теперь поглядывал на Бобе и Беби Джен с легкой завистью. «Да буду ли я в самом деле несчастным, если лишусь головы? — спрашивал он себя. И бормотал в ответ: — Не так уж это и очевидно».

Равье стал часто задумываться, устремляя взгляд куда-то вдаль, и вот однажды, благодаря тому, что он все время задавал себе одни и те же вопросы и встречал людей, которые, хотя и не имели головы, но отнюдь не казались грустнее его, он принял решение. Он никому в этом не признавался, но сильное желание сделаться похожим на большинство служащих компании резко изменило его поведение. После единолично принятого решения Равье почувствовал, что его дух словно окреп. И многие заметили это по тому, как он теперь работал, с каким дерзким видом выслушивал Уарнера и отвечал ему. Равье стал вести себя надменно, самоуверенно. И его поведение не могло не удивлять коллег. Почему вдруг у этого скромного служащего с бородкой, которая столь хорошо скрывала и защищала его от начальников, так поздно проявились подобные черты характера? За ответом далеко ходить было не надо: просто Равье хотел в свою очередь стать безголовым. И постоянно думая об этом, он потерял терпение. Если бы для того, чтобы лишиться головы, требовалось отправиться к директору по персоналу, он бы тотчас же сделал это.