Читать книгу "Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт"

– Я была там.

– И вас отпустили?

– Я сбежала…

Глаза девушки округлились.

– А ваш отец?

– Я ничего о нем не знаю.

Ее голос был безжизненным, руки повисли как плети, и Дезире поняла, что расспросы бесполезны. Она отвела Элиану в каморку, которую делила с несколькими девушками, и усадила на кровать.

– Хотите есть, барышня? У нас тут остались гороховые лепешки – настоящее лакомство!

– Нет, я ничего не хочу, – ответила Элиана, а потом, о чем-то вспомнив, спросила: – Ты вышла замуж?

Дезире улыбнулась.

– Да.

– И где вы живете? – тусклым голосом произнесла молодая женщина. – Здесь?

– Нет, что вы! Здесь можно жить только женщинам. Эмиль живет при своей мастерской, возле Дома Инвалидов.

Элиана оглядела тесную комнату без окон с холодными каменными стенами, стоявшими впритык железными кроватями, деревянным столом и дощатой дверью.

А Дезире продолжала:

– Все равно мы редко видимся, работать приходится чуть ли не целые сутки, и ему, и мне. Секции Коммуны распределяют заказы между мастерскими: мы шьем шинели, мужчины делают оружие. – Она вздохнула и покачала головой. – Иной раз так устанешь, и глаза ничего не видят, и иглу не можешь держать!

Элиана посмотрела на свою бывшую служанку: кожа на лице Дезире, вероятно, от постоянного пребывания в спертом воздухе, имела землистый оттенок, веки припухли, глаза покраснели. А пальцы на руках, исколотые иглой, загрубели, как наждачная бумага.

– Дезире, если меня найдут, то казнят. И тебя тоже – за укрывательство. Правда, никто не знает, что я спаслась, но все равно это очень опасно.

Зеленые глаза девушки вспыхнули настороженно-печальным огнем, и по лицу скользнула тень. Она до боли сжала пальцы, а потом произнесла слегка изменившимся, но все же твердым голосом:

– Ничего, барышня, мы что-нибудь придумаем. Девушки тут хорошие, и если не говорить им правды… Вот что: сейчас мне нужно вернуться в мастерскую, а вы оставайтесь здесь, никуда не ходите. Я постараюсь освободиться пораньше других, и мы все обсудим. Вы ложитесь, поспите, а то на вас прямо лица нет.

С этими словами она уложила Элиану на кровать и заботливо укрыла ее ноги одеялом. А после поспешно вышла за дверь.

…Тем же вечером к огромному рву на окраине города подъехала доверху нагруженная трупами повозка.

– Куда?! – кричали могильщики возчику, размахивая лопатами. – Что мы, по-твоему, сами должны замертво упасть? С утра копаем! Вези в Кламар или куда там еще…

– А я как раз оттуда, там их тоже полно, – флегматично отвечал возчик.

– Ну, тогда сваливай где-нибудь в стороне, пусть отдыхают до завтра. Сколько ж этого добра в Париже – век не перевозить!

– Что ж, по крайней мере, у нас есть работа.

Все вместе они выгрузили трупы, кидая их, как дрова, а потом, частично засыпав ров, ушли, громко переговариваясь и бодро вскинув лопаты на плечи, и тогда из-под груды посиневших, страшных, обезображенных смертью тел протянулась рука, а после выбрался весь человек и, еле слышно постанывая, медленно пополз куда-то, загребая пальцами землю. Это было жуткое зрелище: казалось, на земле извивается большой черный червяк.

А вокруг дико шумели ощерившиеся сучьями деревья – давние стражи кладбища – и завывал по-весеннему прохладный, резкий ветер. Было пусто и мрачно, никого и ничего, только холод и страх, море бездушия, океан тоски.

ГЛАВА VII

Прошло несколько месяцев, приближался 1794 год. Элиана де Мельян не умерла, не сошла с ума, ее не арестовали, более того – на первый взгляд все устроилось как нельзя лучше: она осталась в мастерской и ей разрешили жить в той же каморке, где обитала ее бывшая служанка. Обо всем позаботилась Дезире: поговорила со старшей швеей, с другими девушками и упросила принять Элиану на работу. Кое-кому она рассказала правду, но большинство ни о чем не догадывалось. Элиане было велено поменьше говорить, дабы произношение не выдало его дворянского происхождения, а в случае крайней необходимости – прикинуться немой. Это было нетрудно – никакого желания разговаривать у нее не возникало, да и не могло возникнуть: настолько тяжелы были мысли и трудна работа. Пришлось научиться шить толстыми нитками, огромной иглой, и вскоре ее нежные пальчики загрубели так же сильно, как и пальцы Дезире. Вместе с другими девушками Элиана сутками сидела в мастерской, лишь изредка со стоном разгибая спину, мечтая о глотке свежего воздуха и солнечном свете, то и дело бледнея от дурноты, и шила, шила, шила – до боли в глазах и руках, до онемения в затекших ногах, до чугунной тяжести в голове. В помещении было холодно, сыро, и тело постоянно пробирала дрожь.

Но она соглашалась на эти нечеловеческие условия, соглашалась, как это ни парадоксально, для того, чтобы выжить, и на то была особая причина: Элиана ждала ребенка. Она догадалась об этом спустя пару месяцев после разлуки с Бернаром, и ее открытие было столь ошеломляюще-неожиданным, что молодая женщина удивилась даже несколько больше, чем обрадовалась.

Если б прежде Небеса спросили ее, хочет ли она иметь ребенка, она бы ответила «нет». Не то сейчас время, чтобы рожать детей: слишком все неопределенно, нелегко. Но теперь она рассуждала иначе: так у нее останется что-то, кроме воспоминаний.

Как странно: и среди этого нагромождения ужасов отыскалось нечто светлое и хорошее. То, ради чего стоило жить.

Да, все было очень непросто. В поисках новых врагов Республики, а также пытаясь спастись от экономического кризиса и смирить нарастающее недовольство народа, якобинское правительство начало беспощадную борьбу со спекуляцией. На все товары были установлены твердые цены, и стало вообще невозможно достать хоть какие-то продукты. Зачастую выдавали лишь половину или четверть пайка или не выдавали совсем; к счастью, Элиане совершенно не хотелось есть. Впрочем, она старалась проглотить хоть что-нибудь, а после, бывало, плелась за угол мастерской, и там ее буквально выворачивало наизнанку.

Она страшно похудела: на теле проступили ребра, на руках – вены. Глаза казались огромными из-за лежавших под ними черных теней, лицо осунулось. Свои роскошные белокурые, мягкие как шелк волосы она убирала под полотняный платок или уродливый чепец. И тем не менее она все еще была красива, ее лицо, как и в прежние времена, хранило выражение гордости и беззащитности. Она так же верила в то, во что верила всегда, – над этим не была властна ни жизнь, ни судьба.

По вечерам, ложась спать, Элиана думала о своих близких – о покойной матери, об отце. По ее просьбе Дезире побывала в тюрьме Сен-Лазар: Филипп де Мельян в списках заключенных не значился, и, следовательно, можно было предположить самое худшее. Элиана это понимала, как понимала и то, что, скорее всего, ей никогда не придется узнать, когда погиб отец и где он похоронен.