Читать книгу "Самая красивая - Гейл Карсон Ливайн"

Ей наверняка бы не понравилось, если бы он тоже начал бросать на меня влюбленные взгляды, а по его виду я догадалась, что он близок к этому. Я опустила голову и сосредоточилась на песне.

В песне говорилось о моем чувстве прекрасного и стремлении самой быть прекрасной.

Вот моя песня:

Есть люди, что находят утешение

В старом кривом дубе,

Им нравится даже червяк в груше.

Но я восхищаюсь безупречным плодом,

Песней, рожденной чистыми помыслами,

Блеском сверкающего камня,

Пушистым цыпленком.

Есть люди, которым нравится дождь.

Но только не мне.

Я люблю безоблачное небо.

Есть люди, которые жаждут

Облегчить страдания больной дамы,

Подровнять бороду старику.

Но я тоскую

По золотистому перышку,

Зеленому листку,

Запаху спящего ребенка,

Круглому спелому персику.

Есть люди, которым нравится дождь.

Но только не мне.

Я люблю безоблачное небо.

Если подумаете обо мне,

Вспомните, как я тосковала,

Вспомните, что я любила.

Знайте, я стремилась стать

Ярким синим небом.

Впрочем, не так уж сильно я тосковала по яркому синему небу. Теперь у меня было кое-что получше.

Потом я взялась за песню королевы. Пропетое извинение должно быть воспринято благосклонно. Но королева ни за что не согласится пропеть — или даже сделать вид, что поет, — такую песню.

Тогда я подумала о песне, выражающей тоску по королю. Я знала, что она действительно по нему тоскует. Ей не хватало его любви. Ей не хватало его смеха и слез.

Но подданным это не понравится. Следует написать песню о том, как, по их мнению, ей следует тосковать по королю. Я написала:

Айорта, я тоскую по моему господину.

Я тоскую по своему сердцу, что до сих пор

Бьется в его груди.

Я тоскую…

— Только не пишите слишком длинную песню. — Это Иви остановилась у меня за спиной.

— Не буду, ваше величество.

Скорее бы она ушла. Я не могла писать под ее пристальным взглядом.

— Многие айортийские песни слишком длинные, вы не согласны со мной, принц Айори?

Принц был уклончив в своем ответе:

— Композитор и слушатель часто придерживаются противоположного мнения по этому вопросу.

Тогда королева обратилась к гвардейцу:

— Уйю согласен со мной. Песни слишком длинные, разве нет?

Он пожал плечами.

Она продолжала забрасывать Уйю вопросами, но получала лишь односложные ответы. Через несколько минут королева сдалась и объявила, что уходит к себе. И удалилась в сопровождении двух охранников.

Айори отложил в сторону свое сочинение и подошел ко мне, пропев:

— Спой мне.

— Что мне спеть? — пропела я в ответ.

— Что угодно.

— Четыре тысячи семьсот тридцать восемь, — запела я. — Четыре тысячи семьсот тридцать девять. Четыре тысячи семьсот сорок.

Принц рассмеялся:

— Когда поешь ты, звучит чудесно. Я тоже спою. Четыре тысячи семьсот…

Я присоединилась.

— Сорок один. Четыре тысячи семьсот сорок два. Четыре…

Вошел слуга. Принц снова потребовался сэру Уэллу.

Айори подавил смех, коснулся моего плеча и ушел. В присутствии слуги он вряд ли мог сделать что-то большее, но я хотела получить еще один поцелуй.

Накануне спевки меня разбудил шум среди ночи. Какой-то приглушенный стук. Я хотела встать и выяснить, в чем дело, но снова погрузилась в сон.

Утром я сразу почувствовала какую-то перемену. Отбросив одеяло, я надела сорочку и пропела:

Поднимайся, день начался.

Разгони сновидения.

Я оборвала песню, поняв, в чем дело. Не пели птицы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я накинула шаль дамы Этель и высунула голову за дверь.

Ни одной птицы. Обычно две-три летали под потолком, а остальные сидели на светильниках или дверных косяках.

Это из-за птичьего помета! Королева отомстила.

Я торопливо оделась. В Большом зале было полно людей, все стояли неподвижно, уставившись вверх. Пробираясь сквозь толпу, я услышала, как кто-то всхлипнул, кто-то пропел несколько строк песни. Какой-то человек плюнул в мою сторону, когда я протискивалась мимо. Я не думала о своем гардеробе, но меня окликнул портной.

Я обернулась.

Он протянул мне целый ворох платьев, обернутый холстом.

— Все готово. — Он больше не улыбался. — Я знаю, что вы ни в чем не виноваты.

— Птиц убили? — с тревогой спросила я.

— Нет, просто выпустили. — Он выгнул бровь. — Но они еще вернутся.

Мне стало лучше.

— А когда они вернутся, — продолжил портной, — мы позаботимся о том, чтобы они остались навсегда.

Опять стало скверно на душе. Значит, все-таки бунт.

— Мы постарались сделать все, что можно, с вашим гардеробом. Платья помогут вам выглядеть менее… — Он не договорил.

Менее страшной.

Когда я пришла к королеве, она сонно открыла глаза, но, увидев в моих руках сверток, тут же села в постели.

— Ваш гардероб! — воскликнула Иви. — Дайте посмотреть.

Я положила сверток рядом с ней на кровать.

— Ваше величество, птицы…

— Я их не выносила. Отвратительные твари.

— Ваши подданные… король…

— Только не осуждайте меня, Эза. Даже если бы с королем все было в порядке, то грязью в замке все равно занималась бы я. Принесите ножницы.

Королева разрезала бечевку и разорвала холстину.

— О, — выдохнула я.

Она взяла в руки верхнее платье из бледно-желтого крепа с крошечной оборкой на талии и манжетах.

— Покажите мне.

Я забрала у нее платье и скрылась за ширмой, но едва успела расстегнуть верхнюю пуговичку лифа, как королева капризно спросила:

— А где мой завтрак?

Я снова застегнула лиф.

— Совсем забыла!

— Так принесите сейчас. Разве можно быть столь невнимательной?

Могла бы позволить мне надеть новое платье… но нет. Я осторожно перекинула наряд через спинку стула.

Без птичьих песен коридоры казались холодными, Трубадуры тоже молчали. Мои шаги звучали как торжественный барабанный бой.