Читать книгу "Театр Черепаховой Кошки - Наталья Лебедева"

Она немного спешила, не зная, вписывается ли ее рисунок в картину Кошкиного мира. Если нет, Черепаховая Кошка могла приказать бледным рукам невидимого художника переписать все заново.

В нос сразу ударило густой, тошнотворной вонью резинового клея. Саша едва не закашлялась, но сдержалась. Она повела резервную линию, и рука, сжимающая тюбик, стала влажной от страха и напряжения. Тюбик норовил выскользнуть, линия дрожала, и Саша с ужасом поняла, что не успела придумать рисунок. Все ее мысли были о том, как бы не вырвало от тяжелого запаха. И еще, чтобы линия была непрерывной.

В окно ударила ветка. Саша вздрогнула и обернулась: ей показалось, что Черепаховая Кошка в ярости забила хвостом.

Кошка спала, но уже совсем в другой позе. Саше почудилось в этом иезуитское притворство.

Скоро контур был готов: блекло-серый на белом шелке, он был почти неразличим, и Саше пришлось прищуриться, чтобы разглядеть его. Она взглянула и сама поразилась тому, как точно изобразила силуэт историка: худая фигура, тощие ноги и характерная поза: одна рука в бок, другая опирается о парту, для чего ему приходится немного наклониться в сторону…

Саша взяла краски.

Она постояла над полотном и плеснула на историка ярко-красной похоти. Затем — ядовито-зеленой тошноты, которую он вызывал у нее. Тронула его коричневым как предвестником скорой и неминуемой старости.

Не найдя больше красок, которыми могла бы его описать, начала втыкать в фигуру тонкие штрихи черного — как ведьма втыкает булавки в восковую куклу.

Потом Саша остановилась, поняв, что не знает, чего хочет для историка. Черные мазки впивались в красное и зеленое тонкими длинными иглами, пускали там корни. Саша поняла, что убивает его. Ей стало страшно. Захотелось все исправить, но она не знала как.

Саша обернулась на Кошку: та снова поменяла позу и спала, повернувшись спиной. Не было видно ни морды, ни лап, ни даже ушей.

— Эй! — крикнула Саша, но Кошка не услышала. — Помоги! — повторила она. — Ну пожалуйста! Я не хочу его убивать. Пусть он просто отстанет. Просто отстанет! Слышишь?!

Черепаховая Кошка не слышала, и Саша схватила спасительную синюю краску, самую любимую — индиго. Руки тряслись так, что пигмент сыпался мимо чашки с водой.

Саша набрала краски на кисть и заговорила с нарисованным историком:

— Ты просто отстань. Я не хочу тебе ничего плохого. Ты просто отстань!

Она плакала и старалась замазать синим черные иглы.

— Ну пожалуйста!

Ничего не получалось. Краска смешивалась в бурую грязь, и Саша не понимала, что это значит.

— Я просто злилась на тебя. Просто злилась. Я даже не знала, что рисую. Я понятия не имела.

Было страшно чувствовать себя убийцей.

И тут Саша заметила, что резервная линия подтекает. Она не была непрерывной, в плече у историка оказались крохотные воротца, в которые вместе с краской убегала влага. Рука дрогнула — просто дрогнула рука, подумала Саша устало. Вялым, неверным движением она попыталась остановить краску, но было уже поздно: клякса расплылась.

Саша смотрела на нее какое-то время. Потом заметила, что Черепаховая Кошка тоже сидит и смотрит, обернув лапы пушистым хвостом и насторожив уши.

Оттого что Кошка не помогла и не остановила, Саше стало так горько, что она сорвала полотно с рамы, оставив на кнопках безжизненные водоросли вырванных нитей. Сорвала и бросила прочь от себя.

Полотно хлопнуло, раскрываясь, мелькнуло белым и исчезло, будто провалилось в бездонный колодец.

Исчезло вместе с историком и с вырастающей из его плеча кляксой, похожей на двух крохотных взявшихся за руки людей.

«Семнадцать лет, а уже убийца», — сказала Саша Черепаховой Кошке. Ей было страшно. Она села на кровать и уставилась в одну точку. И рядом не было никого, кто помог бы ей расплакаться.

2

Если бы спросили Риту, она бы сказала, что у Саши был хороший шанс стать убийцей не в семнадцать лет, а в четыре.

Она хорошо помнила, как это было страшно.

В их квартире собралась компания: несколько семейных пар и Витин одноклассник Шурик Каракозов, женатый, но предпочитающий ходить по гостям без жены. Рита понимала почему: пить, когда никто не толкает в бок, было гораздо удобнее.

Гости пришли без детей, Саша скучала и играла под столом с пластмассовой лошадью, которую считала настоящей.

Лошадь скакала между взрослых ног, которые изображали волшебный лес с ожившими деревьями. Это было очень интересно — вовремя уворачиваться от серых и светлых движущихся стволов. «Ты храбрая-храбрая лошадь, — пела про себя Саша. — Храбро-прехрабро-прехрабрая». Они с лошадью ехали побеждать злодея.

Саша играла очень тихо, гости вообще не подозревали, что она там есть, пока подвыпивший Каракозов случайно не наткнулся на ребенка ногой. Его раскрасневшееся круглое лицо показалось из-за приподнятого уголка скатерти, и Шурик спросил:

— А ты чего тут делаешь?

— Играю, — ответила Саша и немного подалась назад.

Красное лицо тут же исчезло, и под столом появились две огромные руки, которые вцепились ей в подмышки и поволокли наверх. Саша испугалась и попыталась вырваться. Она выгнулась всем телом, забила ногами и закричала:

— Пусти меня!

Но руки тянули вверх, это был бесконечный подъем, и крепкие пальцы больно впивались в бока. Воздуха не хватало, чтобы бороться и кричать.

Задыхаясь от напряжения и посмеиваясь, чтобы окружающие поняли: он просто играет с ребенком, — Шурик ответил Саше:

— Нечего принцессе там делать. Давай вылезай…

Саша била по нему игрушечной лошадью. Лошадь сражалась мужественно. Это была волшебная, храбрая лошадь, и Саша верила в ее силу. Одно из пластмассовых копыт едва не попало Шурику в глаз. Он увернулся и попытался перехватить Сашу поудобнее.

— Отпусти ее, — тихо, словно нехотя, сказала Рита. — Видишь же: ей неприятно.

Шурик не услышал: Саша у него в руках замерла на мгновение, а потом выгнулась так, что ее пятки едва не сбили стоящий на столе бокал. Он наконец не удержал и уронил ее на диван, но тут же выхватил из детской руки пластмассовую лошадь и поднял высоко над головой.

— Отдай! — резко крикнула Саша.

— Шур, отдай игрушку, — сказал Виктор.

Саше хотелось бы, чтобы он потребовал справедливости громко, но голос отца был тих. Ей вообще хотелось бы, чтобы отец защитил ее: ударил бы неприятного великана, свалил бы его с ног и отнял бы лошадь. Ей хотелось бы, чтобы обидчик лежал на полу, не смея пошевелиться. Ей хотелось чувствовать себя защищенной, но отец, который прежде представлялся Саше таким большим, вдруг оказался маленьким и слабым.

Даже гости звучали теперь громче него.