Читать книгу "Зеленый король - Поль-Лу Сулицер"

— Богота мне внушает ужас, — разглагольствовал Диего Хаас. Впрочем, я презираю и Сантьяго. И Каракас. И Лиму. Ла-Пас и Кито. Я едва переношу и Буэнос-Айрес. Не говоря об Асунсьоне, который вызывает у меня омерзение, и о Каракасе, который я просто ненавижу. Действительно, кроме Рио, хотя там и не говорят по-испански…

— Не будете ли вы любезны закрыть вашу слишком болтливую пасть, — вкрадчиво попросил Штейр, как всегда не повышая голоса. Сидя на заднем сиденье машины, он читал, погрузившись в какую-то папку с документами. Машину вел шофер-колумбиец с профилем черепахи; справа от него устроился телохранитель, некий Грубер, которого Диего считал ничуть не умнее коровы (а о коровах Диего был невысокого мнения). Сам Хаас обосновался сзади, рядом с адвокатом.

— Я не слишком хорошо знаю Европу, — продолжал Диего, ничуть не смутившись грубым окриком хозяина. — Так, несколько юбчонок кое-где. Я почти уговорил Мами-ту — мою маму — дать мне денег, чтобы год-другой пожить в Париже, когда вы, нацисты, тоже стали заниматься там туризмом. Я по-своему жертва Третьего рейха.

Час назад прибывший из Каракаса самолет высадил троих мужчин в аэропорту Боготы Эльдорадо…

— Хаас, еще одна из ваших глупых шуток, и я попрошу Грубера набить вам морду. Что он сделает с радостью.

...а сейчас они подъезжали к центру города.

Итак, в центре Боготы они оказались в начале пятого 6 ноября. В Боготе моросил мелкий, пронизывающе холодный дождь, что, несомненно, объяснялось местоположением столицы — более двух тысяч шестисот метров над уровнем моря. Они сразу направились в свой отель, расположенный рядом с дворцом Сан Карлос, где когда-то жил Боливар. В регистратуре Штейра ждала записка. Написана она была по-испански и подписана неким Энрике Хаардтом. Диего ее перевел.

— Он пишет, что если вы по-прежнему желаете купить эти картины, то каждый день сможете его найти после шести часов вечера но адресу: каррера де Баката, 8, в квартале Чапинеро.

Сначала Штейр намеревался отложить это дело на завтра, а затем, влекомый, как считал Диего, своей лихорадочной жаждой увидеть наконец эти полотна — он ждал этого целых два месяца, — решил ехать в тот же день, вечером. Хаас помнит, что они подъехали к дому № 8 по каррера де Баката в восемнадцать часов пятнадцать минут. Перед ними был совсем новый жилой дом, который, казалось, даже еще не заселили, хотя едва они подошли к двери, как появился мужчина и сообщил им, что, действительно, квартира на шестом этаже уже занята. Именно эль сеньором Энрике Хаардтом, и эль сеньор Хаардт только что пришел, а значит, у себя.

Надо дать представление об этом доме, чтобы понять все, что произошло дальше.

Войдя в дом, вы сперва оказывались в первом узком холле — отсюда можно было попасть в подвал и помещение привратника, — имевшем продолжение в виде лестницы, первый пролет которой заканчивался площадкой. С нее налево еще шесть ступенек вели в другой холл, куда выходили и две клетки лифтов, и запасная лестница.

Путь, как обычно, прокладывал Грубер, а следовательно, он первым и подошел к лифтам. Грубер опережал Штейра на три метра, а Диего Хааса и того больше; последний остановился перекинуться парой слов со сторожем и нашел его «странным»…

Хаас услышал три выстрела, но в тот момент не понял, кто стрелял. Он как раз поднялся по-первому пролету лестницы и уже намеревался вступить на промежуточную площадку. Он застыл в растерянности, совсем не зная, чего ему больше Хотелось: пойти взглянуть, что происходит, или, наоборот, «по-быстрому свалить под тем предлогом, будто бежит за помощью». События не оставили ему выбора: над ним нависла чья-то высокая фигура и спокойно скомандовала по-испански:

— Вызовите сторожа, скажите, чтобы шел сюда. Произошел несчастный случай.

Хаасу не пришлось никого вызывать: сторож сам слышал выстрелы (но шофер-колумбиец, который привез Штейра и двоих его спутников, не слышал: за это время наружную дверь заперли). Хаас, определенным образом успокоенный невозмутимостью незнакомца, преодолел последние ступени.

Он вышел на вторую площадку. Грубер лежал на полу, прижавшись к металлической двери одного из лифтов; возникало странное впечатление, будто он, прислонив щеку к металлу, — слушает какой-то подозрительный шум. Но из его затылка лилась кровь.

Эрих Штейр, невредимый, стоял в нескольких метрах от Грубера, подняв руки вверх, с выражением испуганного изумления на лице.

— Ложись на пол, — донеслось до Диего Хааса. Он тут же исполнил команду, как и сторож, который, едва переводя дух, в это мгновенье взбежал на площадку. Длинная костлявая рука мелькнула перед глазами Диего и принялась его обыскивать.

— Пожалуйста, без щекотки. Я ее боюсь. Оружия, слава Богу, нет. При моем уменье, я бы порезался даже маникюрными ножницами.

— Мне от вас ничего не нужно, — серьезно сказал незнакомец. — С вами ничего не случится, если вы будете вести себя смирно.

— Я буду тих, как ангел, — обещал Диего со всей убедительностыо, на какую был способен. — Во всяком случае, я уже раньше решил провести вечер, лежа ничком на животе.

Незнакомец обыскал и сторожа, но безрезультатно. Наступила тишина, а когда незнакомец снова заговорил, до Диего донеслась немецкая речь:

— Ты узнаешь меня, Эрих?

— Да, Реб Климрод, — ответил Штейр. — Ты сильно вырос.

Тишина.

— Она погибла в Белжеце, Эрих. Как Мина и Кати. Ты специально просил отправить их в Белжец или же предоставил право выбора эсэсовцам во Львове?

— Специально я лагеря не выбирал. Реб, тот молодой блондин, которого ты уложил на пол, понимает все, что мы говорим. Иначе говоря, тебе и его придется пристрелить."

— И я был в замке Хартхайм.

— Это я просил Эпке показать тебе, если он их найдет, фотографии, перед тем как тебя убить. Он сделал это?

— Да.

Снова тишина. И опять послышался голос Штейра:

— Я не боюсь, Реб. Что бы ты со мной ни сделал.

— Прекрасно.

— Каким образом ты меня разыскал?

— Благодаря почтовой открытке, которую ты послал жене из Буэнос-Айреса, сообщая, что добрался благополучно. Однажды ночью я произвел у нее обыск. Тогда я не обратил на открытку внимания. Но потом вспомнил о пьесе, что ты написал, той, чье действие происходит в Венеции. Одного из твоих героев тоже звали Тарантелле, как и отправителя открытки.

— Иметь литературные претензии небезопасно, — заметил Штейр. — У тебя в самом деле есть полотна Клее, Марка и Макке?

— Нет. Во всяком случае, нет с тех пор, как ты их украл. Иди в лифт, Эрих. В правый.

— Все в Кордове, Реб. Абсолютно все. Будь у меня время, я мог бы сделать, чтобы все вернулось к тебе законным образом.

— Иди.

— Если я умру, ты потеряешь все, Реб. Все, что принадлежало твоему отцу, которого ты так любил.