Читать книгу "Кровавая луна - Джеймс Эллрой"

В общем, Вервольф положил на меня глаз. Говорит: «Я Марта Мейсон, певец». Я думаю: «Ну не фига себе!» А вслух говорю: «Я Джоани Пратт, тоже певица». Тогда Марти говорит: «Спой „Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам“ десять раз». Я спела, а он и говорит: «У меня сегодня концерт в Сан-Бернардино. Пойдешь ко мне бэк-вокалом?» Я спрашиваю: «А что нужно делать?» Марти говорит: «Петь „Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам“».

Так и вышло. Я это сделала. Десять лет пела «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам». Вышла замуж за Марти, и он стал называть себя Марти Мейсон, по прозвищу Монстр, и сочинил «Чечетку Монстра» – пенку снял с того, что похож на оборотня. Пару лет мы с ним здорово гремели, а потом Марти завис на наркоте, и мы развелись. И теперь я вроде как деловая дама, а Марти сидит на метадоновой программе[24]и работает в закусочной «Бургер-Кинг» – переворачивает гамбургеры на решетке. А я все еще пою «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам».

Джоани перевела дух, закурила сигарету и принялась пускать в Ллойда колечки дыма. А он водил пальцем по ее бедру, вычерчивая замысловатые фигуры, и думал, что она изложила ему теорию экзистенциализма в двух словах. Но ему хотелось узнать, как она сама это понимает, и он спросил:

– Что это значит?

– Всякий раз, как что-то идет наперекосяк, когда мне страшно или все подвешено в воздухе, и еще неизвестно, как карта ляжет, я пою «Пам-пам-пуба, ва-ва-ду-ду-рам-пам». И карта ложится как надо. Или мне хотя бы делается не так страшно.

Ллойду показалось, что кусочек его сердца отрывается и уплывает в Венецию на мексиканской границе, в далекий январь 1958 года.

– Ты мне позволишь еще прийти? – спросил он.

Джоани взяла его руку и поцеловала ладонь.

– В любое время, сержант.

Ллойд встал, оделся и прижал к груди блокнот с записями.

– Буду беречь его как зеницу ока, – пообещал он. – Огласки не бойся. Если понадобится опросить кого-то, брошу на это дело самых компетентных офицеров.

– Я тебе доверяю, – сказала Джоани.

Ллойд наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Твой номер телефона я запомнил. Я позвоню.

Джоани обняла его и удержала, продлив поцелуй.

– Береги себя, сержант.

* * *

Рассвело. Охваченный жаждой деятельности, Ллойд поехал в Паркеровский центр и поднялся на лифте к компьютерщикам на четвертый этаж. Там дежурил один оператор. Он оторвался от научно-фантастического романа и собрался было поболтать с высоким детективом, которого другие полицейские называли Большими Мозгами, но, заглянув в лицо Ллойду, понял, что ему не светит.

– Доброе утро, – отрывисто бросил Ллойд. – Мне нужны распечатки по всем нераскрытым убийствам женщин за последние пятнадцать лет. Я наверху, у себя в кабинете. Когда будет информация, звоните по добавочному одиннадцать – семьдесят девять.

Ллойд вышел и последние два лестничных марша до своего этажа преодолел пешком. В кабинете было темно, тихо и спокойно. Он рухнул в кресло и моментально заснул.

Глава 6

Поэт в одиннадцатый раз перечитал рукопись от корки до корки. Это было его одиннадцатое путешествие в глубину постыдной страсти последней возлюбленной. Третье, с тех пор как он завершил их обручение.

У него дрожали руки, пока он переворачивал страницы. Он уже знал, что обязательно вернется к мерзкой, но неодолимо притягательной третьей главе. Слова вгрызались в него и рвали на части, заставляя остро ощущать свои внутренние органы, осознавать их функции. Его прошибал пот, по телу бежали мурашки, он ронял вещи и смеялся, хотя ничего смешного не было.

Глава носила название «Гомосексуальные фантазии гетеросексуальных мужчин». Это напомнило ему о его ранних поэтических опытах. В те дни он еще не был так одержим поэтической формой, иногда даже рифм не подыскивал, полностью доверяясь тематическому единству своего подсознания. В этой главе его возлюбленной удалось вырвать у отдельных представителей мужского пола признания такого рода: «Я хотел бы попробовать взять в задницу хотя бы раз. Просто сделать это, и к чертям последствия. А потом я вернулся бы домой и занялся любовью со своей женой. Хотелось бы знать, почувствует она разницу или нет». Или другое: «Мне тридцать четыре года, и за последние семнадцать лет я переимел всех женщин, какие только соглашались, но так и не уловил той самой изюминки. Из-за чего все с ума сходят? Еду порой по бульвару Санта-Моника, смотрю на всю эту мужскую тусовку, и в голове путается, и я думаю, думаю… и… (здесь интервьюируемый вздыхает) я думаю: может, с новой женщиной мне повезет? А потом я думаю: не приехать ли сюда, на эту тусовку? И стоит мне об этом подумать, как я сворачиваю с бульвара Санта-Моника и начинаю думать о своей жене и детях, а потом… о черт!»

Он отложил скоросшиватель на кольцах, чувствуя новый прилив крови и испарину. Эти приливы отмеряли ритм его жизни с тех пор, как он обручился с Джулией. Она была мертва вот уже две недели, а приливы все продолжались – неослабевающие, неотступные, хотя он проявил храбрость и написал анонимные стихи в ее честь своей собственной кровью… Хотя с тех пор он сам совершил свой первый сексуальный переход…

Он прочел третью главу рядом с телом Джулии, наслаждаясь ее близостью, стремясь соединить ее плоть со словами. Мужчины, которые рассказывали Джулии свои истории, были так жалки в собственной нечестности, что его замутило от отвращения. И все же… он снова и снова перечитывал рассказ парня, ехавшего по бульвару Санта-Моника, прерываясь только чтобы взглянуть на Джулию, раскачивающуюся на своей оси. Она была частью его в большей степени, чем двадцать одна ее предшественница, даже больше, чем Линда, так глубоко тронувшая его душу. Джулия подарила ему слова – овеществленные дары любви, которые прорастут в нем. И все же… бульвар Санта-Моника… все же… этот несчастный, так задавленный общественной моралью, что не смог даже…

Он прошел в гостиную. «Буря во чреве». Поэтесса-лесбиянка писала о «многослойных влажных складочках» своей любовницы. На него нахлынули видения мускулистых торсов, широких плеч и ядреных, крепких мужских задов. И все благодаря Джулии. Видения вынуждали его искать еще большего единения с ней. Для этого надо было проявить смелость там, откуда жалкий трус позорно бежал. Что-то внутри у него упиралось, он отчаянно искал слова. Пытался писать анаграммы на основе имен Джулии и Кэти, но ничего не вышло. Джулия требовала от него большего, чем все остальные. Он вернулся в спальню и в последний раз посмотрел на ее труп. Она посылала ему видения угрюмых молодых людей в вызывающе мужественных позах. Он повиновался и поехал на бульвар Санта-Моника.

Он нашел их в нескольких кварталах к западу от Лабреа. Освещенные отблесками неоновой рекламы, они стояли на тротуаре, подпирая стены мексиканских ресторанчиков, порномагазинов, баров, и эти отблески придавали им еще более завораживающий вид, окружали аурой, нимбом, короной с протуберанцами. Ему пришла в голову мысль поискать некий особый образ или тело, но он прогнал ее. Она дала бы ему предлог ретироваться, а он хотел произвести впечатление на Джулию своим безоговорочным послушанием.