Читать книгу "Плацдарм непокоренных - Богдан Сушинский"

— Поднимитесь на полку, попробуйте пролезть. И хватит об этом нашем «рейсе».

Ищук покаянно развел руками и умолк. Беркут даже не догадывался, что этот человек уже давно и искренне раскаивается в своем давнишнем упрямстве. На какое-то время капитан вообще забыл, что именно И щук сидел за рулем злополучного грузовика, доставившего их от подбитого самолета — да в следующий круг ада.

— Лаз я уже опробовал. Ватник сброшу — и проползу. Учительница — тем более. Другое дело — раненые…

— Уже божественно. Если вдруг оба выхода немцы блокируют, это ваш последний шанс — добыть воды, оружия, или сразу же уходить в плавни. И просьба: постарайтесь спасти учительницу. Раненые — они как-никак солдаты. Что же касается Клавдии Виленовны, то она к этой бойне никакого отношения не имеет, — вполголоса проговорил капитан. — После войны и так учить будет некому. Детишек нарожаем, а учителей нет. Неприятный парадокс образуется.

— Боюсь, что и рожать-то будет некому, парадокс твою… Но учительницу все же спасу, — пообещал «перевозчик в ад». — Будьте спокойны. К тому времени, может, и наши с того берега подойдут.

— Думаешь? — простодушно усомнился Беркут.

— Должны же когда-то, в конце концов.

«Странно: о том, что наши рядом и что они вот-вот должны вернуться на старые позиции, поскольку сейчас не сорок первый, я как-то позабыл. Вот что значат многие месяцы, проведенные в глубоком тылу, где полагаешься только на самого себя».

27

Войдя в бункер, Беркут еще раз проверил, все ли здесь имеется: еда, бинты, вода, оружие. Перекинулся несколькими словами с каждым из раненых, кто еще способен был отвечать ему. Правда, подбадривание его всегда оказывалось до жестокости суровым, как сама та ситуация, в которую они попали, но тут уж ничего не поделаешь. К тому же бойцы уже знали характер своего «божественного капитана» и принимали таким, каков он есть.

— Ищук, как только обнаружите, что немцы ворвались в вашу штольню, — молвил он, выйдя к концу выработки, — заложите последний камень в простенок — и будете сидеть за ним, как мыши. Ну а сунутся — дело солдатское. Это мой последний приказ.

— Сидеть, как мыши, мы научились. Этому нас и те, и другие учили.

Беркут потрепал его по плечу, давая понять, что прав-то он, конечно, прав, однако развивать столь «бодрящую» мысль не стоит.

— Если все ясно, позовите учительницу. С ней тоже нужно поговорить.

Ищук понимающе покряхтел и вновь отправился в бункер. Став на ступеньку, капитан выглянул через лаз наружу. Прямо в прорези его замелькали короткие голенища немецких сапог. Послышалась отрывистая гортанная речь. Он уже приподнял было «шмайссер» и положив его ствол на полку, приготовился к стрельбе, но, опомнившись, снял его с полки. Выдавать этот последний ход из-за пары продырявленных голенищ — слишком уж дешево.

— Что случилось, Андрей? — от неожиданности Беркут вздрогнул. До чего же этот женский голос был похож на голос Марии Кристич! Словно он все еще находился там, на берегу Днестра, в доте «Беркут».

— По-моему, в том мире, в который нас загнала судьба, уже вообще ничего не происходит.

— Но все же. Немцы заметили лаз? — не восприняла глубинную философию его ответа учительница.

Как Андрею хотелось, чтобы этот голос действительно принадлежал Марии Кристич! Чтобы, чуть приблизившись к ней, он узнал медсестру дота. Клавдии не следовало обращаться к нему по имени. В «Беркуте» такой вольностью пользовалась только Кристич.

— Ты не должна стрелять, Мария, — машинально молвил он, все еще оставаясь под волшебством явившегося ему невесть откуда голоса девушки, в которую до сих пор влюблен.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что, если они ворвутся, вы ни в коем случае не должны стрелять. Утверждайте, что медсестра. Вдруг там окажется порядочный офицер…

— Среди фашистов? — вырвалось у Клавдии.

— Среди германцев.

— Но, в общем-то, я не об этом, — стушевалась учительница немецкого, признавая правоту его уточнения. — Вы назвали меня…

— Извините. Со мной это иногда случается. Названо было имя медсестры из дота, которым я командовал в самом начале войны, летом сорок первого.

— Вашей невесты, — добавила Клавдия.

— На фронте всякое бывает: одному достается пуля, другому невеста, которой тоже потом, вместо обручального кольца, судьба и война дарят подвенечный свинец…

— Тем не менее вы уже несколько раз произносили ее имя. Однажды даже во сне. Входила в дом, к старику Брыле, и слышала. Говорю об этом не из ревности.

— Лучше бы из ревности, — не удержался от легкого флирта капитан. — Мне хочется, чтобы вы остались живы. Чтобы во что бы то ни стало спаслись. Во что бы то ни стало…

— В этой войне многие спасутся «во что бы то ни стало». Но потом, до конца дней своих, будут корить себя за малодушие и познавать истинную цену этого «во что бы то…». Впрочем, познавать и проклинать будут далеко не все. Что тоже следует признать.

Взрыв прогремел прямо напротив их лаза. Осколки ударили в воздушник, и капитан инстинктивно присел, успев при этом неловко захватить за шею Клавдию и слегка пригнуть ее голову.

Первой мыслью его было: «Кремнев рванул!». И еще: «Взрыв-то получился слабоватым! И почему здесь? Да нет, это же орудийный снаряд!».

— Он говорит, что стреляют из танка, — тотчас же вполголоса перевела Клавдия услышанное от немца, забыв, что Беркут прекрасно владеет немецким. — Кричит, что в танке опять русские. И оттуда бьет пулемет.

Беркут несмело притронулся пальцами к ее щеке. То ли погладил, то ли стер пыль. Поцеловать помешало недавно прозвучавшее в этом подземелье имя — Мария.

— Погодите, Клавдия, я сейчас. Еще загляну. В танке ведь был только один снаряд.

Ползти по ходу, ведущему через стену-баррикаду, пришлось целую вечность. Но как только добрался до командного пункта, тотчас же позвонил Кремневу.

— Кто в танке, лейтенант? Кто стрелял?

— Сказали, что вроде бы рядовой Ачба. Абхазец, если помните.

— Как он там оказался?

— В последнюю минуту метнулся, когда немцы уже подходили к машине. Под прикрытием брони взлетел на башню… Словом, зевнули его немцы.

— Но какого черта его понесло туда? Ты можешь его прикрыть?

— А вот это уже невозможно, — спокойно ответил лейтенант. У капитана камень в горле застрял от деловитости, с которой Кремнев произнес это свое «невозможно».

— Почему так безнадежно?

— Все уже: немцы окончательно заперли нас. Толкутся в карьере, у самого выхода. Прицениваются, во что обойдется захват штольни.

— Сколько у тебя людей?

— Вместе со мной — десять. Нет-нет, такими силами атаковать немцев бессмысленно.