Читать книгу "Господин Великий Новгород - Дмитрий Балашов"

Домаша вскочила, заторопилась виновато – разоспалась на свежем сене!

Все было бело от росы, река струилась, невидная в тумане.

Ополоснулись, испили водицы и так, натощак, подхватывая горбуши, стали выстраиваться в ряд.

– Почали! С богом!

Первый шел Радько, низко нагибаясь, широко расставляя ноги в кожаных поршнях[28]. Взмах, другой, – вправо, влево, вправо, влево: в обе стороны валится срезанная трава. За ним двинулся мужик из местных косарей, за ним Станята, Олекса четвертым, пятым шел новый парень, Микита. Старик покосник вел своих косарей с другой стороны.

Скоро поднялось солнце, пот начал заливать глаза. Наконец разогнулись! Ух! С отвычки нешуточно ломит спину, руки и ноги гудят от работы.

– Снидать!

На кострах уже булькала уха из свежих, с вечера наловленных стерлядей. Жонки резали хлеб, разливали уху в мисы, выкладывали рыбу на кленовые продолговатые подносы, с четвероугольными краями.

Ко второй выти Олекса поменялся местами с новым парнем. Микита наступал ему на пятки. Парень был, и верно, силен, а в работе неутомим.

Задувал ветерок, и к пабедью бабы уже тронулись цепью ворошить траву.

Домаша шла со всеми. Отдыхая, мужики точили лезвия горбуш, измеряли на глаз пройденные прокосья.

Отобедав, начали ставить стожары.

– Стожары нынь надо теснее становить, трава добра!

– Мало нарезали лесин, еще надоть!

– Микита где?

Микита скоро показался из лесу с охапкой нарубленных пориц.

– Поди отдохни, парень!

Тот мотнул головой: не устал! – и снова ушел в лес.

– Бог даст, еще два дня постоит таких, стоги метать начнем!

* * *

Дни летят на покосе – не оглянешься. Только ноет спина после целого дня в наклонку да растут стога.

Лето стояло завидное. Небольшой дождь перепадет, тотчас просохнет на ветерке заблестевшая трава. Сено получалось духовитое, пышное. Косит Олекса в серой рубахе посконной, косит, разогнется, оглянется вокруг весело идет работа! Вечером – ловить тайменей. А то в полдни, когда повалятся отдыхать мужики, спугнет купающихся баб, притаясь за кустами. С хохотом разбегаются они в чем мать родила, завидя Олексу.

– Поди, охальник! Жонка заругает!

А то набросятся кучей: купать. Тогда давай бог ноги! Закупают отпустят чуть живого.

– Яровитый до баб, – поварчивают старики косцы. – Доколь в ларь не положат, все будет бегать! Детей цетверо никак и жонка рядом ништо его не берет!

Подслушал Олекса ненароком, усмехнулся: когда и подурить, как не на покосе. Ништо!

Домаша то сердится, то сама начнет играть, дурачиться, бегать с парнями, – поглядывает Олекса, вроде и ухом не ведет, а глазом-то косит, вздрагивает носом – тоже ревнует. Поделом ему!

Косит Олекса, разогнется, поглядит, как Домаша, замотав лицо платком, идет в ряду баб, почти неотличимая от прочих. И как-то по-новому, проще и ближе, становится она. Уже не Завидова дочь, а простая баба детная, своя… Эх, не будь воли боярской да недородов, так мужиком еще и проще жить! Все ясно, как этот день, и известно наперед. Разве ворог нагрянет ну дак лес рядом. Или пожар – дак опять же лес рядом. Топор в руки – и пошел! Была бы только сила в плечах…

На стану сядет покормить Домаша, улыбнется мужу.

– Устала?

– С отвычки немного… ничего!

– Хошь, купим землю, в житьи запишемсе?

Покачала Домаша головой.

– Ох, Олекса, был бы ты просто мужиком, а я бабой…

– Ну и кланялись бы мы кажному боярскому выжля! – неожиданно зло, вспомнив Ратибора, вскинулся Олекса, развалившийся было на траве, и поник, закусил травину, добавил глухо:

– Слишком много власти над мужиком… Воля дорога!

– Воля… Дак у тебя тоже нет воли. Копим и копим куны, а на что оно?

– Как на что? – вскинул голову Олекса. – Власть! По богатству и почет и уважение. Вона, смотри, Микита, – чем не парень? Еще и получше меня! А свистни я – собакой подползет. Потому – беден.

– И батя тоже… копит и копит!

– Ну, Завид, тот жить не умеет!

– Ты умеешь, за бабами только и бегаешь. Мужики смеютце, мне стыд…

Дети видят!

Отвернулась. Поскучнел Олекса. Права жонка! А бабы ядреные, шалые, как тут устоишь?.. Нет, полно! Да и в Новгород пора, нужно с Тимофеем поговорить. Он прижмурился, представив, как будет срамить его и что скажет ему старший брат. От Клуксовича все равно не набегаешься!

Решил, наутро оседлал коня, простился с Домашей. Та поглядела, поняла, не удерживала, только поцеловала взасос, долго-долго, пока дыхание не пресеклось. Переводя дух, глаза отвела:

– Любавой там не займуйся.

– У Станьки отбивать не буду.

И Радько одобрил:

– Поезжай, двоима тут делать нечего. Еще ден шесть, бог даст, дожди не падут – доуправимсе.

Прослышав, что едет Олекса, приковылял старик сосед, что косил рядом.

– Грамотку не свезешь ле?

– Давай.

Тот долго, морщась, выцарапывал послание. Отдал бересто, заковылял прочь. Радько повел глазом вслед старику:

– Беспокоитце все, как там без него невестка ся урядит! От Торговой его второй дом.

– А, знаю! – уже безразлично, думая о своем, отозвался Олекса. Сунул бересто в полотняный кошелек и поскакал.

Глава 14

Гудит колокол на Торгу, на вечевой площади. Князь Юрий волею великого князя Ярослава Ярославича объявляет поход на Литву.

Спрашивают ратманы Колывани:

– Правда ли?

С немецкого двора спешат тайные гонцы.

– Да, правда, на Литву. Так узнано со двора князя Юрия, свой человек в княжой дружине, приближенный самого Юрия, верно говорит.

– Да, новгородцы многие хотят к Раковору, но поход на Литву.

– Да, на Литву, – сообщают в Любек послы Ганзейского союза. – Уже обозы ушли вперед, по Шелони.

– На Литву, – подтверждают из Раковора.

– На Литву? – удивляется и не верит епископ Риги.

Великий магистр Ордена шлет гонцов в Медвежью Голову и к Раковору.

– На Литву!

Скачут гонцы, плывут морем, пробираются реками – в Ругодив, в Юрьев, Висби.