Читать книгу "В час ворон - Дана Эльмендорф"

имеет в виду под «язык загадок укажет путь к прозрению»? — Я кручу фразу в голове: язык загадок, язык, загадок. — Что, если она говорит о ней? — Я указываю на фото.

Рейлин склоняет голову набок.

— О Гэбби?

— Ага, мне почему-то так кажется. — Чем больше я об этом думаю, тем более правильной мне кажется эта догадка. — Адэйр наверняка имела в виду ее. Ты так не думаешь? — Я выискиваю на лице Рейлин подтверждение того, что я на правильном пути.

— Возможно. — Она пожимает плечами. — Если она настолько поехавшая, как говорят, то наверняка несет всякую чушь. У моей ба была деменция, и она вечно ходила вокруг да около. Язык загадок, можно сказать.

— Хватит звать ее поехавшей, мы ее даже не знаем.

Рейлин вздыхает, согласно кивая.

— Что, если Гэбби Ньюсом что-то знает? Но мы уверены, что Адэйр вообще знала о ее существовании? — спрашиваю я.

Я ни полслова не слышала о какой-то женщине не в себе, которая жила на старой сахарной плантации. Отличная иллюстрация того, как крепко семья держала ее в секрете. Но все же.

— Ее мать работала в «Наливайке», так? Ну а Бекки тоже там работала. Сколько бы они ни платили, какие-то слухи о поместье Ратледжей все равно просочились.

В этом был смысл. Отчасти. Если предположить, что Рейлин была права и Гэбби существовала и жила в поместье под замкóм.

— Ладно, а что насчет капли дождя? Она же не имеет это в виду буквально.

— Она велела спросить ее — надо просто найти ее и узнать самой.

Вдруг раздается резкий хруст гравия под шинами, и мы обе приседаем, чтобы нас не было видно из окна. Хлопает дверь машины, и искаженный помехами голос бормочет что-то по рации.

— Принято. — Мы слышим голос Билли Парнелла с подъездной дорожки. — Мэм, не могли бы вы подождать минутку. — Я выглядываю из разбитого окна, чтобы посмотреть, с кем он говорит.

Кто-то выходит на лужайку. И это не Билли.

Лорелей Ратледж целенаправленно шагает в сторону леса, сообщая заместителю, что будет благодарна, если он проявит уважение к ее праву погоревать в одиночестве. Она замедляется на полпути, как будто заглядевшись себе под ноги, выискивая что-то. Будто собирается с силами, прежде чем приблизиться к месту, где мальчишки Лэтэм нашли ее брата? Конечно, это примерно в пятидесяти ярдах оттого места, где повесился ее отец. Значение места теперь навсегда для нее изменилось.

— Мне не видно, — шепчет Рейлин, вставая на цыпочки, пытаясь выглянуть из окна рядом со мной. Я прижимаю палец к губам, чтобы она молчала.

Заместитель Парнелл отчаянно тараторит в рацию, пытаясь получить приказ о дальнейших действиях.

— Она настаивает, — говорит он сквозь сжатые зубы человеку на противоположном конце.

Лорелей разворачивается, как будто передумала — букет цветов сжат в кулаке. Из-за ее неуверенности кажется, что она терзается желанием почтить память. Ее колени подкашиваются ровно в тот момент, когда заместитель подходит со спины сообщить, что ей не разрешено там находиться.

— Что она делает? — спрашивает Рейлин, только найдя ящик, на который можно встать. Но через грязное стекло ничего не видно. Я тоже об этом гадаю, когда Лорелей проводит рукой по земле.

— Дай посмотреть. — Рейлин прижимает щеку к моей, когда заместитель вздергивает Лорелей на ноги. Она засовывает пригоршню земли в карман. Цветы рассыпаются вокруг нее.

Мы ныряем под окно, как пугливые мыши, когда заместитель за локоть уводит Лорелей с участка.

— Ты это видела? — спрашиваю я Рейлин, когда мы слышим, что машина уехала.

— Нет, потому что чья-то жирная башка заняла весь обзор. — Рейлин хлопает в ладоши, стряхивая грязь и паутину. — Видела что?

— Она взяла землю.

Рейлин перестает приводить себя в порядок.

— Что? — Она смотрит на меня как на дурочку.

— Она схватила пригоршню земли и засунула в карман. — Я собираю банку с запиской Адэйр и фото моей матери и Гэбби.

— Это типа какое-то деревенское проклятье или вроде того? — спрашивает Рейлин. Когда я закатываю глаза, она добавляет: — Ну блин. Прости. Откуда мне знать, чем вы, сельские ребята, тут занимаетесь, — игриво добавляет она, хлопая меня по плечу.

— Нет, она, должно быть, что-то подняла.

— Что?

Я качаю головой:

— Не знаю, но сомневаюсь, что она приехала сюда за пригоршней земли.

Мы выбираемся из подвала, когда удостоверяемся, что горизонт чист, а потом убираемся оттуда, будто парочка воров — через лужайку и лес к машине Рейлин. Рычание мотора «Камаро» кажется особо громким, после того как нас едва не поймали.

Я кладу фото матери в жестянку с запиской Адэйр.

— Рейлин, — говорю я, — как думаешь, у Бекки все еще есть связи в поместье Ратледжей?

Глава 12

Язык загадок

Десять долларов — и ты можешь присоединиться к часовому туру по плантации «Сахарный холм». Если только ты достаточно безмозглая, чтобы расстаться с наличкой. Как я. Это был самый простой из пришедших мне в голову способов пробраться на недоступный третий этаж поместья и поговорить с Гэбби Ньюсом, особенно учитывая, что после смерти двух Ратледжей я была в этом доме врагом номер один.

По счастью, ни одного из семейных автомобилей у дома не было. Ни золотого «Файербёрд Транс Ам» Лорелей, ни белого кабриолета миссис Ратледж, ни красного «Корвета» Стоуна — орудия преступления, которым убили Адэйр. Кажется чудовищной несправедливостью, что семейство по-прежнему раскатывает по городу на этой штуке, будто выставляя напоказ охотничий трофей.

Я отмахиваюсь от гневных мыслей и концентрируюсь на том, зачем пришла сюда (хотя, заходя, я, возможно, сыпанула пригоршню пыли грецкого ореха и кладбищенской земли на крыльцо, приглашая любую желающую темную силу заглянуть на огонек).

Девушка в дешевом кринолине начинает последнюю экскурсию на сегодня:

— Уильям Тобиас Ратледж приобрел землю, которая в итоге стала плантацией «Сахарный холм», вдохновившись поездкой на Карибские острова. — Потом она воодушевленно описывает, что мы сегодня увидим.

Я тереблю в руках брошюру — единственный сувенир за мою десятку, и приглядываюсь ко второму коридору слева, ведущему, по словам Бекки, к частной лестнице, которой пользуется семья.

Гид избавляется от манерности и принимает более серьезный вид. Теперь она вещает о греховном прошлом, запятнавшем историю Юга, и все в комнате затихают. Она предельно честна в описании ужасных условий плантации. Вся история Юга до Гражданской войны вызывает у меня тошноту. Она держит долгую паузу, давая нам возможность переварить отвратительную правду, прежде чем перейти к описанию леденцов, которые изготавливали из урожая «Сахарного холма».

Она делает широкий жест в сторону основного холла, показывая туристам дорогу. Я мешкаю,