Читать книгу "Зажгите костры в океане - Олег Михайлович Куваев"

факторию.

Еще перелет. Синеглазая, из сентиментального фарфора вылепленная девулька жует оленину за соседним столиком. Ах, не шутите вы, столичные насмешники! Это вам не парк культуры. Ах, мои глаза? Просто орган зрения, не больше. Да, учительница. Да, первый год. А у меня здесь мама. (Отчего я не мама или не первоклассник?). А в сторонке ревниво притаптывает носком унта полярный Отелло. Такой мороз, а Отелло в фуражке с «крабом». Не терзайся, гидрограф, мы всего-навсего пассажиры.

Мы идем к своему самолету в очарованном синими миражами пространстве.

Снова грохот моторов.

Земля, лента побережья. Самолет глотает эту ленту, как цирковой фокусник. Где-то здесь погиб Прончищев… Где-то здесь наши ребята нашли месторождение. Эх, Колька Бакин, ходячая гипотеза мироздания. Наш однокашник Колька. Видит ли он наш самолет? Жаль, нет остановки.

Север, Север… В Нижних Крестах нас встречает делегация собак. Ездовые псы имеют благородное доверие к человеку. Подходит к тебе этакое мохнатое, с ласковыми глазами, чучело. Сует между коленей прохладный нос, жарко дышит в ладонь и, по-английски, не прощаясь, бежит дальше.

Вынырнувший откуда-то из Гренландии облачный фронт откидывает нас к югу. Наш обходной маневр не удается. Двое суток мы считаем мачты радиостанций в таежном поселке и помогаем одному хмурому мужичку делать челнок из тополевого ствола. Он кормит нас мороженой рыбой и чаем. Твердит, что челнок мы ему испортили.

В конце концов старушке планете надоедает казаться большой. По тревожному перестуку сердец, по томительному ожиданию мы чувствуем, что место назначения близко.

Что такое фиорд

Надо же, оказывается, бухта Провидения считается самым удобным местом в мире для стоянки кораблей.

— Правда, если не считать фактор льда, — добавляет капитан Г. П. Никитенко. Портовые аборигены Рио-де-Жанейро, Золотого Рога, Петропавловска-Камчатского и десятка других «самых удобных» бухт наверняка облегченно вздохнули при последних его словах. Мы стоим на палубе крохотного пароходика. Этот мышонок среди кораблей — наш будущий транспорт. Г. П. Никитенко — наш капитан. Если, конечно, не считать фактор льда. Лед забивает бухту Эммы, бухту Всадник, бухту Хед — все, что вместе называется бухтой Провидения.

Ах, металлогения, милая наша наука! Лед и джунгли на твоем пути. Для полноты комплекта нам нужны трое-четверо рабочих. Наши вопли гаснут в административных джунглях.

— Ждите! Будут!

— Когда?

— Неизвестно.

Дни бегут, как капли из умывальника. С утра до вечера и с вечера до полуночи мы сидим в крохотной, как сундук, комнатушке. Мы режем коричневые планшеты топографических карт на четвертушки и клеим их на картон. Чтобы не изорвались раньше времени, когда мы сотни раз будем вынимать их из полевых сумок в дождь, снег и ветер. Когда будем сидеть над ними в палатке при свечке. Когда будем бить ими комаров и собственные сомнения. Листы, сложенные вместе, образуют петлю. Петля начинается у «самой удобной в мире бухты» и идет на запад до бухты Преображения. Тоже самой удобной. Оттуда мы пойдем тракторами на север. Двести километров. На реке Эргувеем трактор повернет обратно, мы будем замыкать петлю через перевал Трех Топографов, через озеро с таинственным именем Асонг-Кюель, через мыс Могила Охотника, через речку Курумкуваам, через много других ручьев, речек и перевалов.

— Скорей бы!

— Ждите!

Бои местного значения со снабженцами проходят с переменным успехом. Во всяком случае, я верю, что есть люди, которые смогут продать холодильник на полюсе, валенки — племени банту и лодку в центре Сахары.

Сегодня вечером мы шагаем в кино. Впервые со дня нашего приезда перестал идти снег. Туман уполз куда-то на восток, к острову Святого Лаврентия. Дикая, в сердитых скалах Колдун-гора придвинулась к поселку. Рядом с ней ласковым увалом приткнулась Пионерская сопка. Белокурая девушка продает в ларьке ружья, сапоги, торбаса. Длинная нарта прислонена у забора. Уложив головы на лапы, дремлют собаки. В порту на той стороне бухты старательно машет рукой подъемный кран. Розовый вечерний отсвет лежит на темном льду. Тепло.

— «Ты знаешь: далеко-далеко, на озере Чад, изысканный бродит жираф», — сказал Виктор. — Хорошие стихи. Трогают струны сердца.

— Это в тебе мещанство хнычет, — отвечает Мишка. — Ох, озеро Чад, ах, караван верблюдов! Выпьем, друзья, за бригантины и звезды тропиков. Шансонетка от романтики. Терпеть не могу!

Мимо быстро проходит стайка девушек. Одна девица смеется, какой-то пижон, видимо, говорит ей что-то смешное.

— А сакс в это время вступает: таляб-ди-та, — доносится оттуда.

— Эй, а ударник в это время как? Синкопами, да? — кричит им вслед Мишка.

Пижон не принимает вызова.

Мы выходим из кино немного в ошалелом состоянии. Нам не хочется идти домой — в ту самую комнатушку, где воздух спрессован тревожным грузом ожидания. Светлая рука полярного вечера накрыла поселок. Где-то за бухтой Эммы басит катерок. Наверное, злится на лед и тоскует по свежему ветру. У деревянного причала стоит тот самый пижон в плаще, которого мы встретили по дороге в кино. Он смотрит на ту сторону, за лед, где черная тень горы прячет портальные краны.

Мишка вдруг отошел от нас. Я не знаю, о чем говорили они с пижоном, но потом они оба быстро зашагали к нам.

— Вот, — сказал Мишка Виктору. — Кадр номер один. — Виктор прокашлялся. Кадр номер один стоял перед нами. Поднятый воротник плаща. От шнурков на туфлях до прически все тщательно было подогнано под среднеевропейский стандарт. Только глаза у него были не среднеевропейские. Хорошие такие глаза, как у младшего братишки, что любит читать Майн-Рида.

— Он знает, что такое фиорд, — сказал Мишка.

— Залив с отвесными стенами, врезанный в сушу. Как бухта Провидения. Это фиорд.

— «Справочная книга полярника» С. Д. Лаппо, год издания 1945-й, — добавляет Мишка. — Так?

— Так, — смущенно ответил пижон.

— Ладно, — сказал Виктор. Он снова кашлянул. — В общем, завтра. Заходи, значит, завтра. Только у нас на саксе играть не надо. Мы, понимаешь, не из джаза.

— Меня зовут Лешка, — сказал парень. — Я знаю, в общем, куда заходить. А про сакс это не я, это Юрка рассказывал.

Мы шагаем домой через спящий поселок. В сумерках Виктор кажется немного излишне стройным. Широкоплечий, благодушный, веселый покоритель людских сердец. Мишка шагает сбоку.

— Где ты его зацепил? — спрашивает Виктор. — Он хоть совершеннолетний?

— Зрелый, аттестованный, — отвечает Мишка. — Папа с мамой в отпуск уехали, а он тут аттестуется.

Валька

«Принять рабочего Алексея Чернева в …скую партию с оплатой по тарифной сетке номер один». Сегодня прибывают вербованные. Один из них будет наш. Конечно, мы пошли встречать. По трапу торопливо сходили хмурые дяди в телогрейках, веселые малые в кепочках и шелковых белых кашне. Кирзовые сапоги, ботинки, у одного даже лаковые туфли, в каких выходят на сцену