Читать книгу "Книга одиночеств - Линор Горалик"

— Ты, — говорю, — как напьешься, такая ласковая.

— А трезвая я разве неласковая? — удивляется.

— Трезвая ты суровая, как римский легионер.

— Ну, — говорит, — если тебе нравится, я буду каждый день напиваться. Я буду стараться и много, много пить.

— Вот и умница, — отвечаю.

— Но ведь, если я буду каждый день напиваться, ты меня прогонишь, — вздыхает она.

Обдумываю ситуацию, соглашаюсь:

— Пожалуй, прогоню. Но это не страшно. Всякая великая любовь должна заканчиваться трагично, это же классика.

На том и порешили.

Эта книга посвящается моей маме,

которая вечно говорила: «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступили с тобой».

Этот христианнейший из родительских советов имел воистину страшные последствия.

Мне тогда казалось, что мама дурного не присоветует. А мне больше всего на свете хотелось найти хорошее приключение на свою задницу. Чтобы кто-то веселый и безбашенный пришел и позвал, скажем, на необитаемый остров какой. Или там в партизанский отряд, или в страну фей хотя бы на худой-то конец.

Ну вот я и… Ага.

Мама, конечно, имела в виду совсем другое.

Сколько соседских детей были уведены мною в темный лес — вспомнить страшно! С иными, самыми храбрыми, мы совершали вылазки в каменные джунгли и ничего, уцелели.

Родителей наших кондратий хватил бы, если бы они узнали, что мы, дошкольники, катаемся на электричках и трамваях по берлинским окраинам, за пределами безопасного военного городка. Зайцами, ясен пень.

Моих последователей иногда ловили на горячем и побивали ременьями, но ни один не предал меня, как ни странно. Во всяком случае, мне, первопричине всех бед, ни разу не влетело за все эти несанкционированные исходы из родных Египтов.

Потом уже, много позже, когда не было рядом ни мам, ни пап, ни прочих добрых советчиков, родилась новая формула: делай для других то, чего никто никогда не делал для тебя. Чего не имеешь — отдай, как-то так. Это вполне совершенная формула моих отношений с миром. Она меня обуздывает, уравновешивает и равномерно распрыскивает по газонам.

При всем при том, лучшего поступка, чем те давнишние экспедиции перепуганных детишек в темный лес, мне никогда не измыслить. День за днем повторять бы подвиг Гамельнского Крысолова, следуя новой, идеальной концепции моего бытия: расточать дивные дары, не надеясь попусту, что кто-то однажды положит такую драгоценность в мой полосатый чулок.

Ясно ведь, что на таких, как я, Крысоловы не охотятся.

Нема дурных.

Эта книга посвящается С.,

который позвал меня на помощь, когда пересаживал рыбок из одного аквариума в другой.

В ходе издевательства над животными в очередной раз подтвердились следующие житейские правила:

— сопротивление судьбе — главная причина стрессов;

— если вам кажется, что судьба обращается с вами грубо и немилосердно, это вовсе не значит, что вам желают зла. Просто вы заняли неудобную для нее позицию;

— если увлеченно заниматься любимым делом (например, сосать корягу), можно пропустить даже Апокалипсис.

Эта книга посвящается Долли,

благодаря которой мне стало известно о существовании евреев.

Это сейчас серьезное отношение к национальному вопросу кажется мне дикостью, а в детстве меня такие вещи очень даже интересовали. Мне в ту пору вообще было интересно все, что, как казалось, отличает одних людей от других. Почти все различия удручали неизбежной дуальностью: девочки — мальчики, взрослые — дети, блондины — брюнеты, военные — гражданские. И только национальностей было много, разных и непонятных.

Мне в ту пору казалось, что у меня очень скучная национальность. Русских вокруг было полно и без меня (мне в ту пору не было известно, что на самом деле папа — поляк, мама — немка, а записи в их паспортах — результат немалых усилий, сделанных давным-давно, безопасности ради).

Впрочем, меня бы эта новость не слишком утешила: мы жили в Берлине, и немцев вокруг тоже было много. Быть немцем, думалось мне, ничуть не веселее, чем русским.

Меня грызла зависть к соседям: монголам и армянам. Мало того, что их было немного, они еще и внешне отличались от «белого большинства». Мне тогда казалось, это большая удача — отличаться от большинства.

Еще была девочка Света Кашина, которая жила через дорогу. Ее папа был мариец, единственный на весь военный городок. Это вообще умереть на месте, как круто.

Зато евреев у нас в городке не было. Понятно, я думаю, почему.

Поэтому вышло так, что о существовании такого удивительного явления как евреи мне не было известно до третьего класса. Именно тогда меня привезли на так называемую «родину» и отправили в новую школу.

В первый же день мое воображение потрясла одна новая одноклассница. Маленькая, изящная, как Дюймовочка из одноименного (педофильского, как ясно теперь) мультфильма. С прелестным лицом, огромными глазищами и крупным, как у моих армянских соседей, носом. Ее звали Долли, и это диковинное иностранное имя добило меня окончательно. Было совершенно непонятно, как жить дальше.

В тот же день или на следующий, Димка, мой новый сосед по парте, шепотом поведал мне, что «Доля» (именно так ее называли одноклассники) — еврейка. Что это такое, мне было неизвестно, но не переспрашивать же.

Спрашивать пришлось уже дома, у папы. Папа сказал мне, что евреи — просто национальность, вроде тех же армян. Ничего особенного.

Ну, насчет «ничего особенного» у меня было, понятно, свое мнение.

Доля была единственной еврейкой в классе, что для города О. — ситуация почти немыслимая. С другой стороны, у нас школа такая была: не английская, не математическая, зато учились там почти исключительно дети живших поблизости военных и сотрудников пароходства.

Долин папа был работником какой-то строительной организации. Уже не помню, как они все назывались — СМУ, что ли? Или еще как-то? До первого родительского собрания он представлялся мне рабочим в каске, мастерок в руке, кладущим кирпичи — ну, как в книжках и в мультфильмах рисовали строителей.

Все мои представления о реальности рухнули в конце учебного года, когда дядя Марик собственной персоной появился на торжественном утреннике, посвященном раздаче табелей.

На нем была рубашка с пиками, трефами, бубнами и червами. С карточными, то есть, мастями, красными и черными, такой рисунок. С огромным отложным воротом. С золотыми пуговицами.

Боже.

Нет во вселенной произведения дизайнерского искусства, которое впечатлило бы меня больше, чем рубашка дяди Марика.