Читать книгу "Ключ из желтого металла - Макс Фрай"

Он очень хотел ей понравиться.

Я улыбнулся и захлопнул книгу. Цаплин определенно пришелся мне по душе. Надо бы отыскать Короля, поблагодарить за подарок. Жаль, я не спросил ребят, какую площадь они украшают своим присутствием. Придется, значит, случайно на них наткнуться. Обычно у меня это прекрасно получается, гораздо лучше, чем заранее спланированные встречи.

Порой («слишком часто», — говорю я, содрогаясь; «слишком редко!» — орет мой внутренний голос, и, положа руку на сердце, он совершенно прав) мне снятся сны, куда более достоверные, чем так называемая явь. Вспомнить и пересказать их себе, проснувшись, никогда не удается; они, надо думать, просто не помещаются в бодрствующее сознание, идеально заточенное под повседневные нужды всеядного примата. Но в самые первые секунды после пробуждения я отчетливо чувствую, что тело мое все еще соткано из нездешнего густого, текучего, сладостного вещества. Это ощущение быстро проходит, ничего не поделаешь, сколько раз я пробовал его удержать — не получается, причем уже на уровне постановки задачи. Я сам толком не знаю, какого эффекта стараюсь добиться, внутренний голос срывается на утробное мычание: «Хочу, чтобы та-а-а-ак!» Как — «так»? Умолкает в растерянности. Я лежу на спине, лицом кверху, не в силах пошевелиться, и словно бы твердею, превращаюсь понемногу в бессмысленное человеческое существо, отлично приспособленное действовать в заданных условиях. Чем я только что был? Что при этом чувствовал? Что вообще происходило? — неведомо. В этот миг мне ясно только, что во сне было что-то очень настоящее, а теперь оно закончилось, и всё, всё.

Первые несколько секунд жизнь, сколь бы хороша она ни была на данном этапе, кажется мне кошмарным сном, из которого уже некуда проснуться. Только и остается, что выть — люто, истово, с полной самоотдачей, не издавая ни единого звука, потому что, сколько ни издавай звуков, облегчения не будет, чего ж людей пугать понапрасну.

Потом, понятно, все само проходит. Очень быстро. Раз — и как не бывало. Остается лишь едва различимое послевкусие, переполняющее меня счастьем, почти неотличимым от черной меланхолии.

После такого пробуждения мне совершенно не хотелось вставать, арендовать какой-то дурацкий автомобиль, ехать в еще более дурацкую Йиглаву, знакомиться там с паном Шнипсом, столь же дурацким, как и я сам, в этом смысле все люди равны перед лицом вечности, которой я только что нахлебался, как утопленник озерной воды.

Но дело есть дело, так что я перевел себя в режим «бодрый боевой робот», мужественно стиснул зубы и пошел их чистить. А справившись с этой ежеутренней повинностью, приступил к следующему пункту обязательной программы. Действовал безупречно, не допустил ни единого сбоя и, одолев сотню с небольшим километров, остановился на окраине живописного городка, у невысокого зеленого забора, за которым пенились цветущие вишни и звонко лаял большой лохматый пес, белый, как вишневый цвет.

На этом пасторальном фоне отлично смотрелся бы какой-нибудь круглый румяный старичок-лесовичок в широкополой соломенной шляпе, с граблями в руке и пушистым цыпленком в нагрудном кармане. Однако встретивший меня у калитки пан Иржи Шнипс оказался суровым с виду, очень старым, но подтянутым господином в ветхом пиджаке, застегнутом на все пуговицы. Загорелое морщинистое лицо, тонкие черты, бледные узкие губы, небольшие темные, как ягоды смородины, глаза. «Занятный дедушка», — говорил о нем Карл. Я бы, как ни старался, не смог подобрать менее подходящее определение. Ничего занятного в пане Шнипсе не было, разве только малый рост, но он принадлежал к редкой породе исполненных достоинства и естественной грации коротышек, в присутствии которых нормальные рослые люди начинают чувствовать себя несуразными великанами.

— Добро пожаловать, сын Карла, — без тени улыбки сказал старик.

А я вдруг подумал, что Карлсоном меня почему-то никто никогда не дразнил. Хотя, казалось бы, такая очевидная шутка, сама на язык просится.

Говорить нам с паном Иржи пришлось по-английски, щедро разбавляя заморскую речь славянскими словами. Первые пару минут мне было трудно, но потом я втянулся и даже начал получать удовольствие.

— Приятно будет поить вас чаем. Вы очень похожи на своего отца, — сказал старик после того, как усадил меня за стол, где огромные пузатые чайные чашки соседствовали с глиняными плошками, полными меда.

Я знаю, что это не так. Карл — блондин с лицом настолько правильным, что его, по свидетельствам очевидцев, трудно удержать в памяти, а у меня медная проволока вместо волос, почти азиатский разрез глаз, острые скулы и, мягко говоря, выдающийся нос. Разве только глаза у обоих серые, но для фамильного сходства этого явно недостаточно. Да и о каком фамильном сходстве может идти речь, если я родился через год с лишним после того, как моя мама отправила Карла в отставку. Ему было плевать, кто мой биологический отец, — просто сперва Карл решил, что сын его любимой женщины не должен оставаться в приюте, а потом, познакомившись со мной, обнаружил, что я — именно то, что ему требуется. Не знаю уж, чем я его обаял, но мне до сих пор нравится думать, что я купил Карла и все свое распрекрасное детство в придачу за половину черствой конфеты «батончик» — самая выгодная сделка всех времен, Рокфеллерам и не снилось.

Однако теперь пан Шнипс уверял меня, что я похож на Карла, а я не стал возражать. Известное дело, взгляд смотрящего всегда искажает объект в соответствии с ожиданиями этого самого смотрящего — как правило, неосознанными. Вот и пан Шнипс втайне желает, чтобы сын его старого друга был похож на отца и хотя бы отчасти компенсировал его отсутствие, а иначе какой вообще смысл иметь дело с сыновьями друзей?

— Мед разный, — говорил тем временем хозяин дома. — Где какой — пробуйте, понимайте сами. Я не знаю английских названий растений. Никогда не было нужно.

— Я даже русские названия большинства растений не знаю, — признался я. — Но это не помешает мне есть ваш мед.

Так и пили чай, изъясняясь практически фразами из самоучителя. Старика, конечно, интересовало, как дела у Карла. Что тот здоров, доволен жизнью и, как всегда, много играет, пан Иржи и сам, в общем, знал. От меня требовались подробности: есть ли при нашем доме палисадник? Что там сейчас цветет? Какие пироги печет Рената? Завели они кота, как собирались, или опять передумали? Хорошие ли соседи? И так далее. Я по мере сил удовлетворял его любопытство — насколько позволяли дырявая память и наш общий словарный запас.

— Теперь дайте мне ключ, — сказал хозяин, поставив на стол пустую чашку.

Я ожидал, что пан Иржи удалится в какую-нибудь домашнюю лабораторию, запрется там на несколько часов, а мне придется скучать в саду или гулять по городу до вечера — все-таки экспертиза, серьезное дело. Однако он подошел к окну и некоторое время, щурясь, внимательно разглядывал ключ. Этим дело и ограничилось.

— Очень интересная вещь, — объявил он. — Весьма ценный экземпляр. Однако… Я правильно помню, что ключ, который разыскивает Карл Оттович, был сделан в пятнадцатом веке?

— Конец пятнадцатого, — подтвердил я.