Читать книгу "История Петра Великого - Александр Густавович Брикнер"

это время встречаются многие шутки с «князем-папой», Зотовым, бывшим дядькой царя. В начале 1695 года Петр отпраздновал свадьбу своего шута Тургенева следующим образом. В поезде были бояре, окольничие и думные люди. «Ехали они, – как рассказывает современник, – на быках, на козлах, на свиньях, на собаках; а в платьях были смешных, в кулях мочальных, в шляпах лычных, в крашенинных кафтанах, опушенных кошачьими лапами, в серых и разноцветных кафтанах, опушенных белыми хвостами, в соломенных сапогах, в мышьих рукавицах, в лубочных шапках и проч.»[165] Можно считать вероятным, что самому царю принадлежала весьма важная доля в устройстве таких сумасбродных увеселений. Зато некоторые из шуток и увеселений его свидетельствуют о влиянии западноевропейского образования. При фейерверках нередко представлялись сцены мифологические. В письмах Петра к Виниусу упоминается, например, по случаю пожара о Вулканусе; говоря о буре, он шутил относительно коварства Нептунуса; во время военных упражнений он писал о Марсовой потехе и т. п.

Пылкая, страстная натура Петра обнаруживалась иногда при попойках бранью или даже дракой. Однажды на пиру он собственноручно нанес побои своему шурину Лопухину, который чем-то обидел Лефорта. Такие случаи взрывов царского гнева повторялись часто, и тогда стоило большого труда успокаивать молодого государя.

Государственными делами Петр пока не занимался. Нельзя поэтому удивляться ничтожности распоряжений в области законодательства и администрации в это время. Управляли делами главным образом дядя государя Лев Кириллович Нарышкин, князь Борис Алексеевич Голицын. В области внешней политики главным дельцом был думный дьяк Емельян Укдалущев. Бояре Троекуров, Стрешнев, Прозоровский, Головкин, Шереметев, Долгорукий и Лыков были начальниками важнейших приказов[166].

Петр пока ограничивался приготовлением средств, необходимых для успеха во внешней политике. Он занимался развитием войска и положил начало флоту. Сделавшись воспитанником наставников-иностранцев, он мало-помалу становился способным заняться и внутренним преобразованием государства. Ближайшим результатом эпохи учения Петра и его пребывания в Немецкой слободе были Азовские походы. За ними следовало еще более важное событие – путешествие за границу.

Глава VII. Азовские походы

Лжедмитрий во время своего краткого царствования мечтал о походе на турок и татар. Накануне своей гибели он был занят приготовлениями к войне. Подобно тому как впоследствии Петр, он устраивал военные потехи, маневры и говорил о необходимости взятия Азова. Вообще, между Лжедмитрием и Петром Великим есть небольшое сходство. И тот, и другой старались освободиться от господствовавших до того правил придворного этикета; их обоих можно было назвать западниками; оба они, начиная заниматься делами внешней политики, останавливались по преимуществу на восточном вопросе; оба они считали необходимыми вести наступательные действия.

С тех пор как Лжедмитрий мечтал о завоевании Крыма и Азова, о союзе с Генрихом IV против мусульман, происходили разные столкновения между восточным миром и Россией, которая, однако, не могла похвалиться особенно успешными действиями. Хотя московскому правительству и удалось отстоять Малороссию от притязаний турок – Чигаринские походы все-таки служили доказательством превосходства турецкого оружия над русским. Еще менее утешительными были, как мы видели, Крымские походы при царевне Софье.

Отношения России к туркам и татарам оставались с тех пор неопределенными, натянутыми. Не было войны, но не было заключено и мира. Союз с Польшей, имевшей главной целью войну с татарами и турками, оставался пока в полной силе. Однако военные действия были прерваны. Существовало лишь что-то вроде фактического перемирия. Старания малороссийского гетмана Мазепы склонить хана Садат-Гирея к заключению мира, не привели к желаемой цели, потому что хан хотел мира не иначе как на основании существовавших до 1687 года между Россией и ханом условий. Значит, хан требовал, чтобы Россия по-прежнему присылала ему поминки, то есть дань. В 1692 году был отправлен в Бахчисарай дипломатический агент, но переговоры не привели ни к какому результату: хан не хотел отказаться от дани и не соглашался на требование дать свободу находившимся в Крыму русским пленникам.

Шаткость положения дел в Малороссии была выгодна для татар – в Малороссии всегда находились люди, мечтавшие о союзе с татарами против московского правительства.

В свою очередь, Польша и император Леопольд постоянно требовали от России возобновления военных действий против турок и татар. Гордон в мае 1691 года писал к своему родственнику в Шотландию: «Здесь находится императорский интернунций, который должен заставить нас сделать диверсию против татар. Он, однако, не успеет в своем намерении, потому что мы, по недостатку сил и средств, должны довольствоваться лишь прикрытием наших границ»[167]. В январе 1692 года он писал: «Мы здесь живем в мире, и самые настоятельные требования наших союзников не заставят нас предпринять что-либо важное»[168].

Между тем набеги татар повторялись беспрерывно; в начале 1692 года под стенами города Немирова, в Малороссии, появилось не менее 12 000 татар; они выжгли предместья города и увели с собой множество народа, лошадей и проч. Рассказывали, что турки, находившиеся в Азове, готовились также сделать нападение на Россию[169].

Мы не знаем, каким образом возникла и развилась мысль об Азовском походе: нельзя сомневаться в том, что мысль о войне довольно часто служила предметом бесед между Петром, Лефортом и Гордоном. Во всяком случае, уже летом 1694 года начали говорить о каких-то предприятиях. Лефорт писал к своим родственникам в Женеву, что идет речь о путешествии царя в Казань и Астрахань; в сентябре он писал о намерении царя соорудить флот на Волге и начать какие-то важные переговоры с Персией[170]. Лефорт пока молчал о турецкой войне.

Зато барон Келлер писал примерно в то же время: «Меня уверяли, что их царские величества скоро докажут, в какой мере они склонны к решительным действиям против неверных». Также Гордон писал в конце 1694 года своему другу, ксендзу Шмидту: «Я думаю и надеюсь, что мы в это лето предпримем что-нибудь для блага христианства и наших союзников»[171]. Так как уже в самом начале 1695 года, именно 20 января, сделаны первые распоряжения для мобилизации войска, причем было указано, что Гордон в декабре 1694 года уже точно знал о намерениях царя, но не считал себя вправе высказываться об этом иначе как в виде предположений.

Со стороны иерусалимского патриарха Досифея также было сделано царям увещание к решительным действиям. Он в раздражении жаловался на то, что французы посредством подкупа забрали в свои руки священные места в Иерусалиме, на их козни в Константинополе, направленные против московского правительства, и т. п. Из всего этого патриарх выводил заключение о необходимости войны. «Вам не полезно, – писал Досифей, – если турки останутся жить на севере от Дуная, или в Подолии, или на Украине, или если Иерусалим оставите в их руках: худой это будет мир». Далее в этом послании сказано: «Если татары погибнут, то и турки с ними, и дойдет ваша власть до Дуная, а если татары останутся целы,